Туманы Авалона

Моргейне казалось, что мир изменяется, и та его часть, что осталась за туманами, движется все быстрее и быстрее. Уже никто, кроме самой Моргейны и двух старейших жриц, не мог открыть проход сквозь туманы – да и незачем было. Иногда, отправляясь побродить, Моргейна обнаруживала, что не видит больше ни солнца, ни луны, и понимала, что ненароком пересекла границы волшебной страны. Но лишь изредка ей удавалось заметить среди деревьев кого-нибудь из фэйри, да и то краем глаза, и никогда больше она не видела владычицу.

Неужто и вправду Богиня покинула их? Некоторые девушки из Дома дев ушли обратно в большой мир, а иные заблудились в волшебной стране и так и не вернулись.

«Тогда, в Камелоте, когда я несла Грааль по пиршественному залу, Богиня в последний раз явилась в этот мир», – подумала Моргейна, но затем ее охватило замешательство. Действительно ли Богиня несла Грааль – или просто они с Враной сотворили иллюзию?

«Я воззвала к Богине и обнаружила ее в себе».

Моргейна знала, что никогда больше не сможет ни к кому обратиться за советом или утешением; теперь и то и другое она могла искать лишь в себе. Отныне ни жрица, ни пророк, ни друид, ни советник, ни даже сама Богиня не помогут ей – никто, кроме ее самой. А она осталась одна и не понимала, что делать дальше. Повинуясь многолетней привычке, Моргейна снова и снова взывала к Богине, моля наставить ее на путь истинный, но не получала ответа. Лишь изредка ей виделась Игрейна – не жена, а потом и вдова Утера, безропотно подчиняющаяся священникам, а ее мать, молодая и прекрасная, та самая женщина, что первой возложила на нее эту ношу, что велела ей заботиться об Артуре, а потом передала ее в руки Вивианы. А иногда вместо Игрейны ей являлась Вивиана, отправившая ее на ложе Увенчанного Рогами, или Врана, стоявшая рядом с ней в тот великий миг взывания к Богине.

«Они и есть Богиня. Они – и я. И иной Богини нет».

У Моргейны не было особой охоты заглядывать в волшебное зеркало, но все-таки каждое полнолуние она спускалась вниз, чтоб напиться из источника и взглянуть в воды озерца. Но являвшиеся ей картины были мимолетны и мучительны: рыцари Круглого Cтола разъезжали по миру, ведомые снами, проблесками видений и Зрением, но никто из них так и не нашел истинного Грааля. Некоторые позабыли об изначальной цели и откровенно пустились на поиски приключений. Некоторые встретились с препятствиями, что были им не под силу, и умерли. Некоторые свершили добрые деяния, а некоторые – злые. Одному-двум пригрезился в религиозном прозрении собственный Грааль, и они тоже умерли. Иные, следуя за видениями, отправились с паломничеством в Святую землю. Иных же подхватил ветер, несшийся в эти дни над миром, и они удалились в глушь, поселились в пещерах или грубых хижинах и стали вести отшельническую жизнь, предаваясь покаянию – но что толкнуло их на этот путь, видение Грааля или иные причины, Моргейна не знала, да и не хотела знать.

Пару раз зеркало показывало ей знакомые лица. Она видела Мордреда, восседающего в Камелоте рядом с Артуром. В другой раз это оказался Галахад, разыскивающий Грааль; но больше Моргейна его не видела. Уж не завершился ли этот поиск его гибелью?

А однажды она узрела Ланселета – полунагого, облаченного в звериные шкуры, косматого. Ни меча при нем не было, ни доспеха. Он мчался по лесу, и в глазах его сверкал огонь безумия. Что ж, Моргейна так и предполагала, что этот путь может привести лишь к безумию и отчаянью. И все же она каждое полнолуние пыталась вновь отыскать Ланселета при помощи зеркала, но все ее усилия долго оставались безрезультатны. Потом она все же узрела его – нагого, спящего на охапке соломы, а со всех сторон его окружали стены темницы… и больше Моргейна ничего не увидела.

«О боги, и он ушел!.. и столь многие из рыцарей Артура!..

Воистину: не благословением стал Грааль для двора Артура – проклятием…

И это справедливо – предатель, замысливший осквернить святыню, заслуживает проклятия…

Но теперь Грааль навеки исчез с Авалона».

Долгое время Моргейна полагала, что Богиня перенесла Грааль в царство богов, чтоб никогда больше род людской не осквернил его, и ей это казалось правильным; ведь священная чаша была запятнана христианским вином, что неким образом являлось одновременно и вином, и кровью, и Моргейна понятия не имела, как ее очистить.