Туманы Авалона

Доходили до Моргейны и отголоски вестей из внешнего мира – через членов старинного братства монахов, бывавших в свое время на Авалоне. Священники теперь утверждали, что на самом деле Грааль – подлинная чаша, из которой пил Христос во время Тайной вечери, и что она вознесена на небо, а потому ее никогда больше не узрят в этом мире. Но все же ходили слухи, будто Грааль видели на другом острове, Инис Витрин – он блистал в водах источника, того самого источника, который на Авалоне образовывал священное зеркало Богини; а потому священники на Инис Витрин начали называть его Источником Чаши.

Старые священники на некоторое время поселились на Авалоне. А до Моргейны снова и снова доходили слухи о Граале – чаша на миг появлялась на алтаре. «Должно быть, такова воля Богини. Они не смогут осквернить священную чашу». Но она не знала, действительно ли это происходило в древней церкви христианского братства… церкви, построенной на том же самом месте, что и церковь на другом острове, – но говорили, что, когда туманы редеют, члены древнего братства на Авалоне слышат, как монахи поют псалмы в своей церкви на Инис Витрин. А Моргейне вспоминался тот день, когда поредевшие туманы позволили Гвенвифар пройти на Авалон.

Она много размышляла над словами Кевина: «…туманы вокруг Авалона смыкаются».

А затем настал день, и что-то заставило Моргейну явиться на берег Озера, и ей не нужно было Зрение, чтоб сказать, кто плывет на ладье. Когда-то Авалон был и его домом. Ланселет сделался совсем седым и выглядел худым и изможденным, и, когда он сошел с ладьи на берег, Моргейна заметила, что в движениях его сохранилась лишь слабая тень былой легкости и изящества. Она шагнула навстречу, и взяла Ланселета за руки, и не увидела на его лице никаких следов безумия.

Ланселет взглянул ей в глаза, и внезапно Моргейна почувствовала себя юной, как в те времена, когда Авалон был храмом, заполненным жрицами и друидами, а не заброшенным островом, уходящим все дальше и дальше в туманы вместе с горсткой стареющих жриц, еще более старых друидов и полузабытых древних христиан.

– Ты ни капли не изменилась, Моргейна. Как тебе это удается? – спросил ее Ланселет. – Ведь все изменяется, даже здесь, на Авалоне, – взгляни-ка, даже стоячие камни скрылись в туманах!

– О, они все так же стоят на своем месте, – отозвалась Моргейна, – хоть и не все из нас могут теперь найти дорогу к ним. – И сердце ее сжалось от боли: ей вспомнился тот день – как же давно это было! – когда они с Ланселетом лежали в тени каменного хоровода. – Быть может, настанет день, и они окончательно уйдут в туманы, и ни людские руки, ни ветры времен никогда уже не смогут повалить их. Никто больше не чтит их… и даже костры Белтайна не загораются больше на Авалоне, хоть я и слыхала, будто древние обычаи еще сохранились в глухих уголках Северного Уэльса и Корнуолла – и они не умрут, пока жив хоть один человек из маленького народа. Я удивляюсь, родич, как тебе удалось добраться сюда.

Ланселет улыбнулся, и теперь Моргейна разглядела в глазах его следы боли и горя – и даже безумия.

– Да я и сам толком не знаю, как мне это удалось, кузина. Память теперь играет со мной странные шутки. Я был безумен, Моргейна. Я выбросил свой меч и жил в лесу, подобно дикому зверю. А некоторое время – уж не знаю, сколько это длилось – я был заточен в какой-то странной темнице.

– Я видела это, – прошептала Моргейна. – Только не знала, что это означает.

– И я не знал и не знаю поныне, – сказал Ланселет. – Я почти ничего не помню о тех временах. Должно быть, это забвение – благословление Божье. Страшно подумать, что я мог тогда натворить. Боюсь, такое случилось не впервые: в те годы, что я провел с Элейной, тоже бывали моменты, когда я сам не осознавал, что делаю…

– Но теперь ты пришел в себя, – поспешно произнесла Моргейна. – Позавтракай со мной, кузен. Что бы ни привело тебя сюда – сейчас все равно еще слишком рано, чтоб заниматься другими делами.

Ланселет послушно пошел с нею, и Моргейна привела его в свое жилище; не считая приставленных к ней жриц, Ланселет был первым посторонним, вошедшим сюда за долгие-долгие годы. На завтрак у них была рыба, выловленная в Озере. Моргейна сама прислуживала Ланселету.

– Хорошо-то как! – воскликнул он и с жадностью принялся за еду. Когда же он ел в последний раз?

Кудри Ланселета – теперь они сделались совершенно седыми, и в бороде тоже поблескивала седина – были аккуратно подстрижены и причесаны, а плащ, хоть и повидал виды, был тщательно вычищен. Ланселет перехватил взгляд Моргейны и негромко рассмеялся.