Тунисские напевы

Что было в этих словах – правда или насмешка, я как автор, уж поверьте, и сам не разберу. Да только девы после перешли к тому разговору о мужских достоинствах и делах сладострастья, которые ни одному мужчине, даже евнуху, полностью слышать не удавалось. Потому не вижу смысла предавать его бумаге, ведь он будет лишён главного, пусть и призрачного достоинства всех книжных разговоров – достоверности. Отмечу лишь, что Гайдэ вопреки ожиданиям не возмутилась насмешливым словам о Кирго и сама активно участвовала в обсуждении различных достоинств мужчин. Она даже пару раз посмеялась над Кирго, притворно или нет, какая разница. Это ведь не от зла. Смех есть анестезия души; нельзя смеяться и сопереживать. А Гайдэ нужно было сыграть безразличие перед испытующими глазами соперниц; во-первых, чтобы не открыть глубокой тайны, во-вторых, чтобы не унижать друга свои переживанием.

– Ох уж эти восточные нравы, – повторяла Гайдэ, переводя тему, – дикость и только.

Асира царственно восседала на кресле, перебирая пальцами в воздухе. На каждом из них блестело кольцо с драгоценным камнем. Она вопрошала едва заметно, – А что в них плохого? – тут дева декорация некстати захихикала. Асира, не обращая внимания, продолжала: – Взять хотя бы нашего господина: ещё красив, в постели вполне сносен, хоть и эгоистичен порой… – тут дева декорация некстати перестала хихикать, а остальные девы наоборот слабо засмеялись. – А всё же мы в достатке, у нас много украшений, пищи, одежд. Он даёт нам всё, хоть мы лишь его наложницы, – заключила она менторским тоном.

Глаза Гайдэ двумя углями впились в Асиру. Было странно, ведь генералы старались пренебрегать друг другом. – Пускай он даёт нам всё! – зазвенел голос гречанки, – я не хочу принадлежать. Я хочу быть равна.

«Какая глупость» – загудели девы декорации.

– Вы ведь тоже этого хотите! – поддерживала Гайнияр.

Асира слегка вышла из терпенья: – Зачем мне хотеть того, чего никогда не будет? Оставались бы в своих Итаках, жили бы всю жизнь в глиняной халупе и каблучили крестьянского дуралея. А здесь, в этом восточном мире, тем более на положении наложницы, даже не жены; такому не бывать, а значит, и хотеть этого не зачем.

Мусифа со вздохом вскрикнула: – И всё же было бы здорово! Как было бы замечательно!

– Тебе легко так говорить, Гайна, – отозвалась Жария небесным громом, – Ты на особом положении.

– Да! – тут же, как по волшебству, подхватила дева декорация с пухом над губой, глаза у ней посмотрели раскосо; и бородавка на щеке некстати почернела в солнечном свете, – Ты, Гайна, любимица Сеида. Тебе ещё можно говорить о равенстве, а что тем, кого природа не так одарила.

Толстушка Гайнияр хотела вновь защитить подругу, но внутренне сама почувствовала справедливость упрёка, хотя, причём тут справедливость, если и сама она была не столь красива, имея в душе похожую претензию.

– Ведь есть же и другие качества кроме красоты…– начинает Гайдэ.

– Но не за них ты получаешь лучшие подарки, – перебивает её Жария.

– У нас у всех прелестные украшения – простодушно изъясняет Мусифа, приложив пальчик к розовым губкам.

– Просто кто-то завидует – не выдерживает Гайдэ.

Жария ждала этого упрёка. Он был очевиден.

Да, Жария завидовала Гайдэ, но не потому что любила Сеида. Даже не потому что была тщеславна или жадна до драгоценностей. Она, может быть, не меньше Гайдэ тяготилась жизнью в гареме; те же мысли о свободе теснили её грудь, но не с кем было их разделить, и она решила, что пусть она несчастна, а даже в печали будет первой.

– Просто кому-то хочется быть не такой как все, напустить на себя идеалы и вуаль таинственности. Но этот кто-то, сколько мне известно, пошёл в гарем по собственной воле, – отвечала Жария и глаза её прищурились, высматривая реакцию оппонентки.

– Я пошла в гарем, потому что верю: везде можно быть свободной! – вспыхнула Гайдэ ещё сильнее.

– Значит ты дура! – прыснула Жария.

Кто из них прав я не знаю. Спор двух красивых женщин справедливо рассудит только слепой. Но Асира жеманно замахала руками и перебила. – Не ссорьтесь! Это повредит вашей коже – на ней появятся морщинки!

Две оппонентки косо посмотрели на неё, и внутренне упрекнули в глупости. Асира хорошо знала, что прервать непримиримую женскую баталию, можно только объединив соперниц против кого-то третьего; потому не преминула напомнить о себе. Мусифа, Гайнияр и все декорации были ей за то очень благодарны. Ведь одно дело судить за спиной и совсем другое высказывать в лицо. А в случае открытых боевых действий Гайдэ могла рассказать, как о Жарии отзывались Мусифа и Гайнияр, а Жария сослалась бы на мнение дев декораций о дарованиях Гайдэ. И в итоге эти два зоила дошли бы до того, что и Гайнияр вначале говорила Жарии, мол Гайдэ гордая, глупая и пустая особа. А Гайдэ бы отвечала, что когда Гайнияр нет рядом, Мусифа подшучивает над её полнотой. А Жария сказала бы, что девы декорации хулят Асиру по любому поводу. И так неизвестно чем бы всё это кончилось. Самое занимательное, что все, даже самые глупые женщины понимали это; чувствовали неким тайным женским инстинктом.