Турецкие письма

Милая кузина, комедия еще не закончилась: комедиантов ведь не отпускают без оплаты. Сегодня пришла весть: двадцать пятого дня сего месяца в Константинополе султан казнил смутьянов, и произошло это таким образом... Вы слушайте внимательно, милая, будто вы и сама — жена смутьяна, а потому я вам рассказываю, ничего не убавляя и не прибавляя. В конце последней части моего последнего письма вы могли собственными ушами увидеть, как наступил конец восстания и как новый султан захотел погасить огонь, раздутый янычаром по имени Патрона. Огонь этот он, султан, вроде и погасил, но Патрона-то изнутри до самого сегодняшнего дня его постоянно раздувает. А поскольку требования его все время возрастают, то новый султан с новым великим визирем вынуждены эти требования удовлетворять, боясь, что он начнет новую смуту, потому как очень многие его поддерживают. Главный судья города (истамбул-эфенди), Ибрагим Дели, всякими способами старается разбогатеть. В это дело он хочет вовлечь и Патрону: тем, кто собирается получить какой-нибудь пост, приходится платить много денег. Намедни Патрона вместе с агой серденгести[335] (это такая дружина, которая в бою — например, при штурме — идет впереди, такие воины, которым даже не позволяется думать о смерти) велел проводить себя к визирю. Привыкши получать от визиря все, чего хотел, он настолько осмелел, что по просьбе Ибрагима Дели вознамерился сделать одного мясника молдавским воеводой, потому как Ибрагим Дели получил от мясника много денег. Но визирь ответил ему, что не позволено давать кому-то большую власть без согласия султана. Этим он уклонился от просьбы, но, чтобы полностью заставить Патрону отказаться от его намерения, придумали использовать в качестве средства соратника Патроны, Мусли-агу, который был тихаем у аги янычар. Этот Мусли-ага — человек разумный, и ему объяснили, какое это неуместное дело — ставить мясника воеводой, и пускай он возьмется не допустить этого. Мусли так и поступил. Пойдя к Патроне, он сделал вид, будто он и сам очень хочет поставить того не очень умного мясника воеводой, но Патрона сам же понимает, что в этом деле нужно действовать осмотрительно и хорошо было бы сходить сначала к касап-баши (то есть к главе мясников), который пользуется здесь большим авторитетом и должен отвечать за всех мясников. Придя к нему, Мусли сказал: поскольку за пост молдавского воеводы обещают тысячу кошельков денег, хотим мы узнать, можешь ли ты поручиться за этого мясника, что он эти деньги заплатит, ежели поставят его воеводой. Главный мясник ответил, что он не поручится за того мясника, даже ежели речь шла бы всего о пятидесяти полтур. Тут Патрона весьма устыдился и послал неразумного, но честолюбивого мясника не в Молдову, а в темницу. Ибрагим Дели же, не будучи довольным ничем, каждый день подбивал Патрону на все большие и большие дела, а Патрона каждый день требовал от министров новых уступок, которые хотели бы дать какой-нибудь высокий пост ему самому, но он ни один не принял. Султан, не желая терпеть далее его высокомерия, вызвал в Константинополь Джаным Ходжу, чтобы сделать его капитан-пашой (капитан-паша — главный генерал флота), и нишшай-пашу[336], который должен был сопровождать паломников, направляющихся в Мекку. Все они прибыли в Константинополь почти одновременно. Патрона, догадавшись, что последнего позвали для другой цели (так оно и было), собрал на совет своих сторонников, чтобы решить, как упредить намерения султана и помешать ему. С этой целью высшие должности они разделили между собой. Мусли они уговорили взять должность культихая[337], агу янычар хотели поставить визирем, Патрону — капитан-пашой. Муфтия хотели сместить, равно как и европейского кадилескера[338] (верховного судью). Словом, Патрона хотел всех сановников набрать из своих приверженцев, и ежели он этого добился бы, то перевернул бы всю империю. Султан, узнав об этом, сделал вид, будто ему пришла почта от вавилонского паши, который пишет-де, что персы и сарацины наносят ему большой урон, а потому все, кто считает себя истинным мусульманином, должны прийти к нему на помощь. После этого великий визирь созвал большой диван, чтобы провести совет со всеми улемами и военачальниками. Неразумный Патрона тоже пошел в диван вместе с Мусли и серденгестскими агами. Тогда позвали в диван гонца с письмом, которое было поддельным, и услышали от него много тревожных вестей. После этого визирь пообещал Патроне должность паши с тремя бунчуками[339], а серденгестским агам — другие высокие должности, с тем условием, что они пойдут на помощь Вавилону. Но ни один из них не поддался на эту уловку, поскольку ни один не хотел покидать столицу. Визирь, видя, что в этот день ничего не получается добиться, сказал, что на следующий день должен собраться другой диван, перед лицом султана, а потому предупредил всех, чтобы они пришли рано утром. Все это задумано было для того, чтобы заманить смутьянов в ловушку. На другой день, то есть в двадцать пятый день месяца, все собрались во дворце султана. Во дворце было три двора, в каждом дворе сделали по дивану, чтобы разделить собравшихся на три части. В самом внутреннем дворе великий визирь держал диван с татарским ханом, муфтием, агой янычар, Патроной и другими предводителями повстанцев. Во втором дворе Джаным Коша вел диван с серденгестскими агами и со всеми, кто поддерживал Патрону. Третьим был нишшай-паша с разными военачальниками. Слуги султана же с бостанджи[340] находились в каждом дворе, вооруженные, в тайных местах. Нашелся какой-то чорбаджи, который сердит был на Патрону, поскольку тот отобрал у него орду (то есть его полк). Этот чорбаджи предложил султану, что он выполнит его указания и с большим числом янычар, которые недовольны были Патроной, тайно войдет во дворец султана. Когда все собравшиеся заняли свои места в диванах, султан позвал к себе татарского хана и муфтия; тут сделан был выстрел из пушки, чтобы закрыли ворота. Сразу после этого чорбаджи вошел в диван, в котором находился великий визирь, снял кафтан и, оставшись в доспехах, набросился на Патрону, а те, кто был с ним, зарубили приверженцев Патроны. Подобным же образом сторонников Патроны перебили в двух других дворах, и в каждом дворе было большое кровопролитие; потом тела сложили на телеги, отвезли и сбросили в море. В этот день до полудня были вырезаны все повстанцы, и лишь с этого дня Махмуд мог считать себя настоящим султаном. Вот и я остаюсь вам, милая кузина, настоящим родственником и слугой.