Тургенев в русской культуре

Не менее очевидно, что Катков отчета Тургенева о поездке в Ясную Поляну лично слышать не мог – он, как уже сказано, был для Тургенева «враждебным элементом», персоной non grata, они не общались и не разговаривали. Значит, единственным источником информации остается Д. В. Григорович, при этом фраза Достоевского – «Сегодня Григорович сообщил, что Тургенев, воротившийся от Льва Толстого, болен, а Толстой почти с ума сошел и даже, может быть, совсем сошел», – звучит расплывчато и двусмысленно. В качестве источника сведений о болезни Тургенева и сумасшествии Толстого в ней фигурирует Григорович, сам факт сумасшествия подается неоднозначно: «почти с ума сошел и даже, может быть, совсем сошел». Чьи это сомнения? Григоровича? Или Достоевского, так воспринявшего слова Григоровича, который всячески его обхаживал, осаждал визитами и при этом, по мнению Достоевского, «много врал и злословил» [Д, 30, кн. 1, с. 174]? «Известным сплетником и интриганом»[279] называют Григоровича биографы Толстого А. Зверев и В. Туниманов, тем самым дезавуируя исходящую от него информацию и вообще игнорируя тургеневский «след», то есть снимая с Тургенева всякую ответственность за эти слухи.

Очевидно, что понять из фразы в письме Достоевского, что именно, как, с какой интонацией, в каком контексте говорил о Толстом Тургенев, невозможно. Налицо эффект «испорченного телефона» – сплетни, которая рождается и распространяется по рецепту фамусовского общества, когда метафорическое сумасшествие – то есть уникальность, оригинальность, инакомыслие, странность – квалифицируется как клиническое состояние. Если руководствоваться этой логикой, то не нужно искать никаких сторонних источников: слово «сумасшествие» применительно к Толстому многократно используется в письмах и дневниках самого Толстого.

Мы уже отмечали, что первые биографы Толстого – Бирюков и Сергеенко – о якобы вмененном Тургеневым Толстому сумасшествии не упоминают вообще – они весьма обтекаемо говорят о столь неблагоприятном отзыве, что… – и дальше возникает новый вариант мифа, согласно которому Тургенев своим отзывом о Толстом в личном разговоре с Достоевским воспрепятствовал исторической встрече.

Однако эту версию опровергает сам Достоевский, который в письме к жене прямо и недвусмысленно сообщает, что мысль съездить к Толстому возникла («Юрьев подбивал») именно в связи со слухами о том, что яснополянский затворник «совсем помешался». Ни до этого, ни после этого никаких планов поездки в Ясную Поляну не было: Достоевский изводился из-за того, что праздник, по причине государственного траура, переносится на более поздние сроки, что ему приходится задержаться в Москве и отложить возвращение к семье и к работе над «Братьями Карамазовыми». Никаких свидетельств его разговора с Тургеневым о Толстом нет. Когда они встретились (судя по письмам, это произошло не раньше 3 июня), тема уже была отработана, закрыта, решение не ехать принято еще 27/28 мая: «Но я не поеду, хоть очень бы любопытно было».