Тургенев в русской культуре

Между тем в рассказе героини о том, что же их с Дымовым свело вместе, мелькают опровергающие эту очевидность детали. Оленька – дочь врача, с которым Дымов служил в одной больнице и у постели которого, когда тот умирал, самоотверженно дежурил день и ночь. Словно оправдываясь, Оленька рассказывает гостям на свадьбе, что тоже «не спала ночи и сидела около отца, и вдруг – здравствуйте, победила добра молодца», а потом «и сама влюбилась адски». За этими кокетливо-легкомысленными признаниями приоткрывается отнюдь не легкомысленное содержание: Дымов наблюдал свою будущую жену в тяжелой для нее ситуации, в которой сам он, по ее словам, проявлял «самопожертвование, искреннее участие» (она это видела и ценила!), но и он к ней, похоже, потянулся не совсем случайно – резонно предположить, что Оленька «победила» Дымова не только внешним очарованием, но и преданностью отцу, искренностью переживаний. Между игривыми речами и человеческой сутью героини, несомненно, есть некий зазор, в котором и нашлось место Дымову.

После замужества образ жизни Ольги Ивановны, судя по всему, нисколько не изменился – она всецело погружена в поиски новых художественных впечатлений, знаменитостей и способов самовыражения. Дымов, которому «некогда было интересоваться искусствами» (именно так объяснил эстетическую невменяемость Базарова Д. Писарев), существовал параллельно, появляясь на вечеринках, которые по средам проходили у них в доме, исключительно в качестве «метрдотеля», и друзья Оленьки вспоминали о нем, только когда он произносил свое «Кушать подано» в варианте «Пожалуйте, господа, закусить», – и тотчас забывали, едва он исчезал с поля зрения. Но и для читателя муж Ольги Ивановны – фигура «дальняя», уведенная в тень, возникающая лишь в связи с женой и кругом ее занятий и интересов.

При этом о Дымовых далее сказано, что «зажили они после свадьбы превосходно», что «молодые супруги были счастливы, и жизнь их текла как по маслу». Это комментарии безличные, бессубъектные, что позволяет считать их объективными, хотя, поскольку художественная камера почти безотрывно прикована к героине, резонно предположить, что она своим поведением не только формирует сюжетное движение рассказа, но и влияет на его повествовательную составляющую, то есть определяет способ видения, точку зрения. Однако на этом этапе нет повода подозревать, что Дымов оценивает свою семейную жизнь как-то иначе, тем более что мы получаем вполне убедительные свидетельства семейного и душевного единства супругов. Когда на третьей неделе медового месяца Дымов заразился рожей, Ольга Ивановна «сидела около него и горько плакала»; когда он стал выздоравливать, надела на его стриженую голову платок, стала писать с него бедуина – «и обоим было весело»; когда он вскоре после этого порезался при вскрытии, она «всерьез испугалась», «с тревогой ожидала трупного заражения и по ночам молилась богу»; когда опасность миновала – «опять потекла мирная счастливая жизнь без печалей и тревог». Нет оснований отделять, а тем более противопоставлять Дымова жене в ощущении, что «счастью не будет конца». И даже когда Дымов вторгнется на богемную территорию своей жены – неожиданно приедет на собственную дачу, занятую художниками, – Ольга Ивановна, увидев его, «вспыхнет от радости» (в подтексте отвергается как неуместное в данном случае, хотя и более привычное, – «вспыхнуть от стыда»), то есть совершенно искренне кинется ему навстречу и с радостью удостоверится, что он не заболел, – правда, тотчас, не дав отдохнуть и поесть, отправит обратно в город за срочно понадобившимся нарядом.

Да, легкомысленная, поверхностная, разбрасывающаяся, увлекающаяся, но – простодушная, искренняя и по-своему любящая мужа женщина. Да, она собьется с пути, но как-то ненамеренно, наивно, бестолково, в связи с чем возникает не запланированный сюжетом и все-таки резонный вопрос – почему самоустранился, предоставив жену самой себе ее гораздо более зрелый и содержательный муж? почему часть своего внимания, воли и энергии, направленных на службу, не уделил ей? Измена мужу, вынужденная ложь, тяжелая двусмысленность в отношениях с Дымовым мучает Ольгу Ивановну, и чувство вины и стыда она испытывает задолго до печального финала. Иными словами, нет в этой героине Чехова злонамеренной порочности, а есть именно то, что и вынесено в заглавие, – «попрыгучесть», легкость, граничащая с пустотой, но все-таки не равная ей.