Тургенев в русской культуре

Разумеется, безоглядно преданную Инсарову Елену нельзя уравнять с легкомысленной, опустившейся до откровенной пошлости Попрыгуньей, они соотносятся как высокое и профанное, исключительное и обыденное, но – соотносятся, и соотношение это подтверждается, кроме всего прочего, фабульными совпадениями. И та и другая героиня, не желая того, невольно, но несомненно становится косвенной причиной гибели мужа. Обе они приходят к пониманию своей вины, но ничего исправить и изменить не могут. В случае Ольги Ивановны дело ограничится рыданиями, в случае тургеневской Елены все кончается гибелью всерьез.

При этом Чехов заставляет свою героиню осознать, что она не там искала, что по-настоящему значительным, замечательным, великим человеком был ее «обыкновенный» Дымов. Что же касается выбора Елены Стаховой, то он подается в романе и чаще всего трактуется за его пределами как единственно возможный, неоспоримый, однако и тут, как уже говорилось выше, не все однозначно. Во-первых, все Еленины женихи, включая чиновника Курнатовского, очень достойные люди, и это признавал даже мечтавший о появлении русского Инсарова критик Добролюбов. Во-вторых, в отличие от героического Инсарова, так и не успевшего совершить подвиг, к которому он был устремлен, «обыкновенные» его соперники в эпилоге демонстрируют реальные результаты своей общеполезной деятельности: Берсенев преуспевает как ученый, Шубин – как художник. Елена жаждала героя, но при всей красоте ее выбора, романные, а еще более исторические последствия этого выбора далеко не безупречны.

Вот эту опасность идеалистического верхоглядства (в данном случае почти буквально: героиня Тургенева смотрит поверх голов своих кажущихся ей недостойными внимания женихов) Чехов наглядно демонстрирует на нравственно-бытовом уровне и обобщает в образе Попрыгуньи. Несомненное для Чехова величие обыкновенного труженика – это полемический выпад не только против героини определенного типа, но и против той стратегии нравственной оценки, которая запечатлена в «Накануне», где, если воспользоваться выражением В. Розанова, предпочтение отдается социал-женихам перед социал– трудовиками.

«…если бы мне предложили на выбор что-нибудь из двух: “идеалы” ли знаменитых шестидесятых годов или самую плохую земскую больницу настоящего, то я, не задумываясь, взял бы вторую» [ЧП, 4, с. 149], – писал «социал-трудовик» Чехов в 1880 году, незадолго до создания «Попрыгуньи». Из этого убеждения, из этого предпочтения реального дела прекрасной абстракции и вырастает чеховская художественная полемика с идеализмом вообще и тургеневской девушкой в частности.

А о том, что это была сознательная и целенаправленная полемика, убедительно свидетельствует «Рассказ неизвестного человека» (1893), который был начат раньше, чем «Попрыгунья», а закончен и опубликован позже. 30 сентября 1891 года Чехов пишет редактору «Северного вестника» М. Н. Альбову, что повесть – тогда это еще «Рассказ моего пациента» – «почти готова»: «набросана, но не отделана и не переписана начисто. Работы осталось на 1–2 недели, не больше». Однако автора одолевают сомнения, «пропустит ли ее цензура» [ЧП, 4, с. 275]. 22 октября 1891 года тому же адресату Чехов сообщает: «Повесть, о которой я извещал Вас в последнем письме, я отложил пока в сторону. Нецензурность ее не подлежит никакому сомнению…» [там же, с. 287]. Через год, 10 октября 1892 года Чехов в письме Суворину подводит литературные итоги «холерного» лета в Мелихове: «Писал мало, а о литературе думал еще меньше. Впрочем, написал две повести – одну сносную, другую скверную, которые буду печатать, должно быть, в “Русской мысли”» [ЧП, 5, с. 112]. «Сносная» – «Рассказ неизвестного человека» – опубликована в феврале 1893 года не в «Северном вестнике», а в «Русской мысли». «Скверная» – это «Палата № 6»…

Вот в этом промежутке между решением повременить с публикацией «Рассказа» и его выходом в доработанном варианте (окончательная редакция будет сделана позже, для собрания сочинений) и появляется «Попрыгунья». Не связанные между собой сюжетно, эти произведения соотносятся друг с другом проблемно-тематически по принципу взаимодополнения в той части, которая касается изображения женских судеб и характеров.