Тургенев в русской культуре

Гончаров стремился показать характерологическую состоятельность, полноту и – детерминированность, то есть укорененность в почве, изображаемого явления. Обломов – продукт среды и обстоятельств, результат многовекового существования определенного социального уклада. Это ни в коей мере не отменяет его человеческой уникальности, но это принципиально отличает его (как и обоих Адуевых) от Рудина, Елены Стаховой, Инсарова и особенно – от вершинного в творчестве Тургенева Базарова (как вершинным созданием Гончарова является Обломов). За Обломовым – воскресающая в его сне, неистребимая в нем самом, укорененная в национально-историческом бытии Обломовка, его характер и образ жизни предопределен и запрограммирован ею. А у «самоломаного» Базарова нет Обломовки, и нет предыстории, и в родительском доме он гость едва ли не в большей мере, чем в доме Кирсановых. Он, конечно, по-мальчишески самонадеянно преувеличивает человеческие возможности, когда бросает Аркадию: «А что касается до времени – отчего я от него зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от меня», – но у него есть основания так говорить, ибо он действительно из тех, кто в пределах отведенного ему времени движется против общего потока, кто делает себя сам – не по заданным лекалам, а по собственному усмотрению и выбору.

Гончаров мыслит антиисторически – в том плане, что он рассматривает «разнородные преходящие приметы своего времени не просто широко, суммарно, но возводит их к неким “главным”, или “коренным, “племенным”, “основам” жизни в целом – русской и мировой»[88]. Герой Гончарова вписан не только и даже не столько в современность, сколько в жизненный круговорот, в котором все предопределено извечным порядком вещей, в том числе законами природы.

Тургенев, безусловно, историк, художественный аналитик бурлящей насущными вопросами современности. «Он был всегда чрезвычайно озабочен уловлением идейного метеора текущего момента. Он постоянно стремился запечатлеть современность в ее последнем духовном изломе, отразить движение мысли, отмеченное сегодняшним числом, и формулировать последнее веяние умственной культуры, возвещающее пути и устремления завтрашнего дня»[89]. Идеологическая насыщенность и полемическая энергетика романов Тургенева нередко мешала «партийно» ориентированным современникам и потомкам считывать их нравственно-психологические, философские – глубинные – смыслы.

Гончаров создал классические образцы социально-психологического романа, его герои располагаются в четко очерченном социальном локусе между бытом и бытием, но от идеологии как инструмента многоуровневого анализа жизни и социального ее переустройства они далеки. В этом плане очень показательно то, что Ольга Ильинская, так похожая многими своими чертами на «тургеневскую девушку», от начала до конца остается в рамках быта, она и от Обломова требовала всего лишь бытовых «подвигов» во имя его собственного и их общего благополучия. А «тургеневская девушка» развернута в прямо противоположную сторону: ее избранник должен не вотчину обустроить, а родину спасти, он должен быть героем в высоком смысле этого слова и дать ей самой возможность выйти на поприще активной социальной жизни, реализовать жажду «деятельного добра». Тургенев создает идеологический роман, в котором, конечно, есть социально-психологические, нравственно-психологические аспекты, но структура тургеневского романа подчинена принципиально иным задачам, нежели те, которые решаются в романе Гончарова.

«Отчего я… такой?» – вот ключевой вопрос романа «Обломов». И роман подробнейшим образом показывает, какой Обломов и отчего он такой. «Ну, а сам господин Базаров, собственно, что такое?» – это кардинально другая постановка вопроса, направленная в сторону тайны лица, и, соответственно, другая постановка героя в романе.

Извечный ход событий, неотвратимость которого дополнительно подчеркивается временным ярким и поэтичным уклонением героя от изначально заданной траектории судьбы, – вот логика романа Гончарова, служащая тому, чтобы подробно и всесторонне предъявить и объяснить определенный человеческий тип.

Явление героя времени, который проходит проверку на состоятельность посредством различных сюжетных ситуаций испытания, – вот логика тургеневского романа.

Очевидно, что романные модификации, представленные в творчестве Тургенева и Гончарова, принадлежат принципиально разным типологическим парадигмам.

А вот со столь непохожим, на первый взгляд, романом Достоевского у романа Тургенева типологически гораздо больше общего. Более того, романы Достоевского во многом вырастают из полемики с романами Тургенева и с ним самим, о чем, в частности, пойдет речь в седьмой главе.