Туркестан в имперской политике России: Монография в документах

«Да как же, спрашиваю, пропала эта река?»

«А кто же знает, пропала; должно, киргизы украли».

«Так отчего же вы не пожаловались арык-аксакалу?[492]»

«Да уж два раза жаловались, ну ничего не вышло».

«Да когда же вы жаловались?»

«Должно, в третьем году жаловались».

«Да отчего же вы не спрашивали с вашего мираба? Кто у вас мираб?»

«Да что мираб? Что он знает? Мы своих мирабов выбираем каждый год, на пять, значит, летних месяцев, и плотим ему за это по 5 рублей с общества».

Тут вступается сопровождающий меня теперешний мираб:

«Да вот еще у нас какой непорядок. Каждый год меняют мирабов: ты, говорят, вор, воду продаешь. Вот все не доверяют и меняют. А человек новый, где ж ему все сразу понять? Вот я тут уже в одно это лето вторым мирабом, первого прогнали».

«Если, – говорю, – аксакал вам не помог, отчего же вы не пожаловались уездному Начальнику? Ведь по инструкции он решает водные споры?»

«Да мы этого не знали. Да и уездного Начальника не видим: до города далеко (68 верст)».

«А кого же из Губернаторов видели?»

«Да вот знаем Генерала Покотилу: приезжал к нам».

Едем по полям.

«Вот, Ваше Превосходительство, смотрите: вот наши поливные поля, все овсюг[493], да горчак[494], да камыш, а то еще какая-то негодная трава; все это мы бросили, пашем малость и теперь только прикупаем, да арендуем земли у киргиз, там земля еще родит».

«Отчего же вы тут не сеете пшеницу или кукурузу, как киргизы?»

«От того, что воды нет, это только, значит, так называется поливная земля, а на самом деле воды нет, так, самая малость, так что даже на огороды не хватает, да летом пьем. А зимою этот арык замерзает, и мы берем воду из другого арыка, Джиргитал; там вода ключевая, теплая, и зимой не замерзает. Тот же Джиргитал для водопоя летом скота, да только киргизы до него не допускают. Был определен 100-саженный[495] к нему от наших пастбищ проход, да киргизы этот проход теперь запахали, а нам пройти нельзя, а когда пускаем наш скот по этим пашням, так киргизы бросаются на нас с палками. А запахали они этот проход из злости, что мы в другом месте по тому же Джиргиталу не пропускаем и их к воде, а не допускаем их потому, что они отказываются чистить арыки, как у нас был с ними уговор. А если нам не дать проходу для скота от пастбищ к Джиргиталу, так нам совсем и Успенского поселка не надо».

Это тот спор из-за части арыка, о котором мною было выше упомянуто.

Спрашивал я крестьян, какой урожай пшеницы дает им земля. Оказывается, что только в самом начале, 12 лет тому назад, они снимали с десятины до 100 и даже до 120 пудов[496], а на следующие годы уже меньше, а потом еще меньше. Теперь же только с самых лучших земель, где они еще запахиваются, снимают до 55 и 60 пудов, а в среднем лишь 30 и даже 20 пудов. В нынешнем же году староста снял со своего надела всего по 3 пуда, а то так, как и семян нельзя вернуть, и потому поля бросаются. В первый год вспаханное поле дает только чистую пшеницу; на второй год появляется немного овсюга, сорная трава, которая на третий год разрастается и уже начинает глушить пшеницу, а потом и совсем заглушает, и на земле начинает расти только один овсюг.

Когда овсюг молодой, зеленый, его можно давать скоту на корм, но крестьяне предпочитают жать его, когда он уже созрел и осыпался, обсеменив поля на следующий год, и соломой кормят скот. На дворах крестьян я видел целые скирды этого овсюга. Семя у него очень твердое, так что скот его не разгрызет, и зерна выходят непереваренными в помете. У зерен имеются длинные закрученные ости, так что стоит их только смочить, как они начинают крутиться в обратную сторону. Во время дождя зерна вкручиваются этими остями на разную глубину, чем обусловливается различная всхожесть семян. Если снять овсюг зеленым, то более глубоко сидящие семена начинают всходить; если скосить второй сход, то появляется третий в то же лето и т.д.

Один из способов борьбы с овсюгом, насколько мне известно из сельскохозяйственной литературы, заключается в нескольких перепашках поля, после чего овсюг исчезает.

«А пытались, – спрашиваю крестьян, – вы бороться с овсюгом частыми перепашками?»

«Да уж пытались, как не пытаться: только тут такая земля: чем чаще ее пашешь, тем больше этого самого овсюгу родится».

Спрашиваю крестьян:

«А как ваше здесь здоровье? Чем болеете, чем болеют дети, где лечитесь, когда у детей портятся зубы?»

«Мы так замечаем, что как приедут к нам из России работники, сразу крепче нас, а потом начинают болеть лихорадками, вот так же и мы. Лечимся, хину покупаем и принимаем. Лечебница далеко, в 40 верстах, ею не пользуемся. Дети вот и теперь болеют поносами и умирают, а портятся у них зубы уже на 7-м году».

Впоследствии я узнал, что у бывшего со мною мираба, парня 25 лет, нет уже двух зубов. Детей же я осматривал на улице и смотрел им в рот, действительно, есть порченые зубы.

«А школой, – спрашиваю, – довольны, видите от нее себе пользу?»

«Да как сказать? Так чтобы была польза, этого не видим. Вот сколько народу у нас училось в школе, а так, чтобы теперь могли хорошо читать и писать, этого нет».