Туркестан в имперской политике России: Монография в документах

Будучи теперь, уже с 14 Сентября, в Ташкенте, я встретился с представителем торговой фирмы «Соловьев» П. Н. Резником, который раньше служил участковым приставом в Наманганском уезде и рассказывал, как в его участке устраивалось тогда село Успенское. Он говорил мне о водоснабжении несколько иначе и уверял, что наши крестьяне просто не умеют чистить арык: много остается на дне травы, которая и поглощает воду, а кроме того, надо уметь, при чистке, копать землю, давая определенный наклон, устраивать запруды и проч.

Про нравственность же их и про их безнадежность рассказывал мне приблизительно в том настроении, как и о. Василий. Очень характерен следующий его рассказ, как […][506] бессилие всего общества, которым вертят по своему усмотрению четыре человека (Линский, Рашенко и др.). Биржевой маклер […][507] подарил Успенскому поселку 4 отличных новых плуга, по 23 рубля, с тем чтобы плуги эти давались беднейшим крестьянам поселка для обработки полей. На следующий год пристав Резник прослышал, что общество решило продать эти плуги с аукциона. Это его удивило, и пристав сам явился на аукцион. На месте были уже главные воротила всего этого Линский, Рашенко и друг. Оценены плуги были в 3 рубля.

«Что произошло, – спрашивает пристав, – и к чему вы их продаете?»

«На работу они теперь уже совсем не годятся, устарели, испортились, вот всем сообществом порешили их продать, а вырученные деньги зачислить в общественные суммы».

Торг вначале шел очень вяло: казалось, никто больше 3 или 5 рублей не оценивал плугов. Пристав сразу накинул 10 рублей. Воротилы этого дела удивились: «К чему ему такие плуги?» – «Да так, хозяйством хочу заняться». Кончился торг, при постоянных надбавках пристава, тем, что плуги были куплены Линским, Рашенко и еще двумя крестьянами в свою собственность по 25 рублей за плуг. Деньги эти пристав приказал зачислить в общественные суммы, с тем, чтобы на них выписать такие же новые плуги, и с тою же целью, для раздачи обедневшим.

Когда я был в Успенском, я не знал еще этой истории, но я поинтересовался общественными суммами и книгами, какие ведутся. Оказалось, что из книг ведется только одна книга по рабочему и молочному скоту у населения, при этом вся она расшита, страницы перевернуты. Книга эта понадобилась потому, что крестьяне на лето нанимают пастуха и приходится делать раскладки, по сколько копеек выходит сбору на каждый двор. Никаких общественных сумм нет, и книга для них не заведена, и крестьяне мне объяснили, что в общественные суммы зачисляются ими только остатки от сборов на наем пастуха, а так как эти остатки выражаются копейками, то и держатся в памяти, безо всяких записей.

В бытность мою в Успенском у меня явилась мысль, нельзя ли выбрать из успенцев хотя одного трезвого человека, с тем чтобы как-нибудь поручить ему научать и показывать крестьянам, как следует вести хозяйство. У собравшихся вокруг меня крестьян я спрашивал, нет ли среди них хотя одного вполне трезвого и совершенно непьющего человека. С первых же слов они назвали имена своих воротил: Линский, Рашенко. Я им заметил, что если они говорят неправду, то ведь все равно толку из этого никакого не выйдет, так как[508] можно сведения получить и стороной, а что мне хотелось бы только такому надежному человеку поручить вести показное поле, так чтобы они знали, как из плохой земли можно сделать плодородную. Тогда они в один голос назвали Никиту Пятенко.

На следующий день я посетил избу этого Пятенко. На этот раз крестьяне сказали, должно быть, правду: и чистотой избы, и видимой хозяйственностью (была, напр., швейная машина) видно было, тут живет человек другого оклада. Никита Пятенко ни на что жалуется; у него все идет ладно, а сверх своего землепашества он занимается еще на стороне пчеловодством, и показал мне центробежку, сделанную лично им. У него и огород в порядке, и фруктовый сад. Оказалось, однако, что этот, по-видимому, единственный в селе не пьющий водки, вовсе не крестьянин, а бывший сельский учитель, а потом он служил в Киевской Лавре начетником. По посторонним отзывам до моего сведения дошло, что Никита Пятенко держит себя совершенно в стороне от общества и живет своей жизнью.

Вот совершенно откровенное мое впечатление от посещения успенцев: сброд случайных людей, без всякой внутренней связи, безо всякого нравственного устоя.

Очень может быть, что значительную долю вины в настоящем положении успенцев следует отнести просто к недостаточной энергии функционирования тех правительственных органов и лиц, на которых возложены действия по осуществлению надзора и по службе. Так, например, в селе запрещены питейные заведения, а тайная продажа водки преследуется законом. Как же могло случиться, что при этих условиях русский поселок обратился в какой-то сплошной кабак, губящий не только людей, но и то государственное дело, которое заложено здесь как идея? Школа дает недостаточно. Казалось бы, следовало отнестись к делу не только с формальной стороны, но и по существу, присоединив к предметам преподавания и показное сельское хозяйство.