Туркестан в имперской политике России: Монография в документах

Автор отчета признается, что не может иметь достоверных сведений как «о благонамеренности и нравственном воздействии мулл и ишанов на местное население, так и о том, не проявляются ли в народе какие-либо вредные, противоправительственные идеи». Причем Туманов прямо ссылается на «возбужденную Андижанским событием неуверенность в благонадежности местного населения». Он также ссылается на появившееся подозрение относительно предоставляемых известий представителей местного самоуправления и наемных агентов из местного населения. Одновременно начальник области предлагает поменять состав осведомителей, усилить их финансирование, дабы «получать достоверные сведения».

В рамках этих мероприятий Туманов установил слежку за ишаном Мирзой Абду-л-Керимом Асадовым (из секты Бабидов). И хотя ничего подозрительного в его деятельности и распространяемой им брошюре он не отметил, слежку приказал все-таки не прекращать, вновь ссылаясь на возможность повторения «андижанской смуты». Перед нами еще одно свидетельство резонанса восстания под предводительством Дукчи Ишана, когда почти неуправляемая информационная паника побуждала искать врагов там, где их нет; слежка пожирала средства, которые де-факто работали на усиление взаимных подозрений и неприязни.

Повсеместные запреты на большинство ритуальных коммуникаций, составлявших часть повседневной религиозной жизни населения, стали еще одним последствием Андижанского восстания. В этом отношении любопытным представляется публикуемое прошение ряда маддахов (от 32 дворов) Ташкента на имя военного губернатора Сыр-Дарьинской области с просьбой разрешить им продолжать заниматься их профессиональным «промыслом», то есть публичным чтением разных эпических историй, фрагментов житийной литературы и т.п. на базарах и в селах Сырдарьи. Прошение «оставлено без последствий», то есть разрешения получено не было. Никаких разъяснений не приведено.

В таком же стиле написано прошение муллы Умара Мирзабаева на имя военного губернатора Ферганской области. Он сообщает, что читает в кругу «людей магометанского вероисповедания» популярные сборники стихов мистиков или житийную литературу. Мулла кратко говорит о содержании этой литературы и сообщает, что читает ее «между людьми, отличающимися религиозными видами и сознанием души в мире преклонности своих лет, чтущих [эти] чтения [как] беседы в качестве благоговения». Иными словами, как в самой традиции, так и в тех текстах, о которых он говорит, вряд ли можно усмотреть какую-то угрозу безопасности империи, даже в том виде, каком ее стали понимать после Андижанского восстания. Между тем краткая просьба, казалось бы, совершенно не имеющая отношения к безопасности области или края, вдруг получила серьезный резонанс, поскольку начальник Ферганской области разослал копию этого прошения всем начальникам уездов Ферганы с просьбой прокомментировать и высказать мнения – не превратится ли «проповедь муллы» в распространение антигосударственных идей (то же дело, л. 2).

Начальник Маргеланского уезда без объяснений высказался за то, чтобы просьба Умара Мирзабаева не была удовлетворена. Ошский уездный начальник предположил, что «Мулла Умар Мирзабаев, возможно, (!) будет делать проповеди не только суннитского учения, но даже и нежелательного направления». Туманная фраза «нежелательное направление» наверняка несла в себе политический смысл. Здесь же он ссылается на циркулярные распоряжения военного губернатора Ферганской области от 11 марта 1899 г. (за № 3883) в отношении маддахов, «деятельность которых весьма сходится с проповедниками, возбуждающими фанатизм населения»[758].

Начальник Кокандского уезда предложил разрешить Умару Мирзабаеву «проповедь», выставив, однако, ряд условий: доказать собственную лояльность, предоставив «справку» от начальника его родного города Ташкента, предоставить список книг, которые он собирался читать перед своей аудиторией, программу «чтения», возможность контролировать его. Ясно, что в сложившейся ситуации тотального недоверия неформальным духовным лидерам говорить о возможности преодолеть все эти препоны едва ли возможно.

Рапорт начальника Андижанского уезда по тому же вопросу написан с попыткой представить собственный анализ «тем проповедей», которые, как будто бы, «при полной невозможности для Администрации их контролировать», обязательно «фанатизируют темную невежественную толпу, рисуя перед ней блеск первых мусульманских халифатов и проводя параллель с теперешним угнетенным состоянием мусульманства, подпавшего под власть неверных русских и англичан». Каково действительно содержание таких «проповедей», кто их произносит, на какой традиции они основаны и, наконец, откуда черпаются эти данные – об этом ничего не говорится. А самое главное, в какой мере эти данные можно отнести к тому, что читал своим слушателям Умар Мирзабаев, которому вновь было отказано в его просьбе, не объясняется.