Турнир

Тёмная комната. Боль. Игла, пронзающая вену. И этот голос, настойчиво говорящий о мире, который можно спасти, только подсадив на новую, революционную дурь... Голос человека, который дал себе право решать за весь мир, быть царём и богом.

Я огляделся. На похороны Вейжа пришло много людей. Борцов согнали явно не для толпы, им действительно дали возможность выразить почтение погибшему, оказали честь. Просто не все из них это поняли.

Кем были люди, которые молча стояли и смотрели на застывшего рядом с гробом Нианзу, я не знал. Пустые, ничего не выражающие лица. Сплошь мужчины, ни одной женщины. Все в траурных одеждах, подобающих случаю.

Лишь одно лицо было знакомым – лицо Юна. Но и оно было пустым, словно застывшим. На меня Юн не смотрел.

Кто-то из них – любой! – может оказаться Киангом, здешней реинкарнацией Кузнецова. Кто-то сейчас слушает эти слова и мысленно кивает. Сукин сын оказался в идеальном мире: здесь закон диктуется кланами, а кланы стоят не только на семейных традициях, но и, не в последнюю очередь, на законе наживы. Снизить уровень преступности, выдрессировать непослушный мир? Хорошо. Получить в результате сверхъестественную прибыль? Отлично!

Кто же это? Он? Или этот? Или – вон тот? А как насчёт Юна?.. С этим пацаном тоже далеко не всё ясно...

А может быть, Кианг не слушает этих слов. Может, он их произносит. Может, зря я всё усложняю, и Кианг/Кузнецов не так хорошо маскируется. Стоит, изображая неземную грусть, и сам не замечает, как проговаривается.

Ведь, если рассудить – кого ему бояться? Кузнецов был уже мёртв, когда я шагнул в очерченный им круг. Он не знает, что я здесь, и не будет стесняться в выражениях при сопливом мальчишке, которого, по смешному совпадению, зовут так же, как его старого друга, ставшего врагом.

Но ведь хотел же он меня убить – там, на балконе, в гостинице. Хотел. Или же хотел проверить, доступны ли мне техники духа? Чёрт его разберёт. Эта сволочь всегда оказывалась на шаг впереди меня. О том, что ему на самом деле нужно, я узнавал слишком поздно.

– То, что произошло, навлекло чёрную тучу позора на клан Чжоу, – тихо сказал Нианзу. – И я, как человек, на чьи плечи лёг весь груз ответственности, клянусь: я найду того, кто нанёс этот удар. И заставлю его заплатить.

Аминь, подумал я. У меня – точно такие же планы. И, боюсь, это как раз тот случай, когда не все правильные пути ведут в одном направлении.

Нианзу закончил свою речь и отошёл от могилы. Проходя мимо Бохая, кивнул ему, и наш лидер вышел, встал на место Нианзу. Думаю, не только у меня возникло желание отвести взгляд.

Бохай, на которого все мы привыкли смотреть снизу вверх, который был таким большим, сильным, мускулистым, сейчас, после Нианзу, походил на облезлую дворнягу. Он и сам чувствовал это. Оказавшись в непривычной обстановке, сутулился, втягивал голову в плечи. Но если Вейж чему-то и научил бывших беспризорников, то это умению брать себя в руки. Бохай справился с собой и решительно распрямился.

– Учитель Вейж был для меня всем, – просто сказал он. – До того, как он за меня взялся, я не представлял, зачем живу... Но Вейж научил меня гордиться тем, кто я есть! И стараться быть достойным этой гордости. – Бохай обвёл нас взглядом. И твёрдо, уверенно закончил: – Каждый из борцов школы Цюань сказал бы на моём месте то же самое.

***

Всё было кончено. К автобусам борцы брели ещё более раздавленные и пришибленные, чем раньше. Других вели их учителя. Нас вёл Деминг – управляющий из отеля.

– Будьте готовы к шести часам, я приду за вами, – сказал он возле автобуса.

– К чему готовы? – спросил Бохай, остановившись с одной ногой на приступке автобуса.

– Ко второму туру.

Даже я ушам не поверил.

– Второй тур?! Сегодня? После того, как...

– Клан Чжоу соболезнует вашей утрате, – перебил меня Деминг. – И клан надеется, что скорбь не помешает вам достойным образом проявить себя на турнире. Вашему учителю этого бы хотелось.

Глава 23. Клетка

Утром, перед похоронами, борцы дружно припрятали таблетки, а потом — выплюнули. Никому не хотелось прощаться с учителем в состоянии обдолбанности. Парни искренне предпочли муки синдрома абстиненции, в простонародье именуемом «ломкой». В нашем сдвинутом мирке это было проявлением запредельного уважения.

Однако выйти в таком состоянии на турнир – это было самоубийство. И вечером Бохай раздал всем по четвертинке из наследия Тао.

— Как мёртвому припарка, – заметил Джиан.

Бохай никак не отреагировал, он и сам понимал, что четверть таблетки в день, вместо двух полноценных, в лучшем случае сыграет на эффекте плацебо.

Сегодня. А завтра? А послезавтра? А сколько ещё будет этих туров?..

— Надо победить сегодня, во что бы то ни стало, – сказал я.

На меня посмотрели, как на идиота, задвинувшего прописную истину.

— Надо, чтобы нам опять привели девчонок, – пояснил я свою мысль.

Взгляды борцов похолодели.

– В день, когда похоронили нашего учителя, ты думаешь о шлюхах? — с нарастающей угрозой заговорил Бохай. – Траур для тебя ничего не значит?