Тварь из бездны времен

Если бы 'Глане пришла такая мысль минуту назад, она бы посчитала себя совершенно ненормальной. Но теперь у нее не осталось никаких сомнений насчет своего здравомыслия. Конечно, не было ничего хуже, чем противостоять катастрофе в полном одиночестве, оставшись единственным выжившим в мире, который разрывало на части. В такой момент лишь звук человечен кого голоса мог помочь, мог затуманить блестящее, жестокое, холодное острие опускающегося ножа. Между жизнью и смертью всегда был момент — должен быть момент когда страдание может ослабеть благодаря присутс твию другого человека. Если бы она могла сделать для него нечто подобное…

Мужчина увидел Тлану, прежде чем она добралась до него и на мгновение замер, его глаза расширились от удивления и недоверия. Затем он закричал и взмахнул руками, показывая, что ей нужно возвращаться назад к травянистому склону, с которого она спустилась; его голос был едва слышен сквозь гул из глубины земли, который все сильнее походил на серию ударов грома, предшествующих почти столь же оглушительному треску.

— Тлана, возвращайся назад! — кричал он. — Забирайся снова на тот склон. Чем выше ты заберешься…

Но она больше его не слышала, потому что теперь заглянула в пропасть. Что–то появлялось из нее и приносило с собой глухоту особого вида — паралич всех чувств; казалось, ее разум вернулся на более примитивный уровень.

Брат однажды сказал ей, что наследственные воспоминания человека возвращались к неясным истокам человеческой жизни на земле, что в глубинах разума таились огромные звери и извивающиеся змеи, которые могли вернуться в кошмарных видениях, в диких извращенных снах. Они были не материальны, конечно — они жили только в памяти.

Но ее брат сейчас был далеко, он трудился на тихих Юкатанских равнинах; он не стоял рядом с огромной пропастью в земле, которую застилал свет, ставший почти ослепительным. Он не мог знать, какую ясность сознания она обрела, как трудно, почти невозможно было ей поверить, что увиденное — не более чем страх из ее сознания.

Из пропасти появилась большая голова, плоская и немного напоминавшая голову ящерицы, покрытую мехом.

Голова, казалось, скорее скользила, чем поднималась над краем кратера; она пробиралась вверх с удивительной силой. Но земля у края кратера крошилась, как буд–то голова принадлежала такому огромному телу, что чудовищная тварь не могла продолжать восхождение из глубины земли, не разрушив все препятствия на своем пути. А препятствия были весьма велики, как увидела Тлана — осколки камня взлетали высоко в воздух и длинные, острые трещины появлялись в земле, окружающей кратер. Одна из них имела форму морской звезды и распространилась по земле во всех направлениях, закапчиваясь маленькими кратерами в конце каждого звездообразного ответвления. Также поднялось облако пыли и, хотя оно не было таким же густым как то, которое осталось после падения машины, но оно закрывало свет и превращалось в какую–то огненную занесу; невероятное облако пронеслось над разгромленной землей и направлении залива.

Теперь огромная голова начала медленно раскачиваться взад и вперед; свет струился над ней, и размеренные движения все еще продолжались, когда Тлана, спотыкаясь, пошла вперед. Она бы упало, если бы ее не подхватил крепкие руки; в объятиях этого мужчины она избавилась от страха — она уже не верила, что может рухнуть на землю. По крайней мере, не сразу, не раньше, чем земля поднимется снова, и стоять на ногах будет уже невозможно при самой надежной поддержке.

В тот момент руки, которые сжимали ее, казались тверже и сильнее, чем могли быть человеческие руки — она прежде не могла представить ничего подобного. Это, должно быть, была иллюзия, потому что, какой бы силой ни наделен подхвативший ее человек, совсем недавно, после работы на солнце, он столкнулся с сокрушительным потрясением, и после пережитого у него почти не осталось сил. Но она уже не думала ни о каком потрясении, его сила казалась поистине титанической. Конечно, это была лишь иллюзия, но Тлана обрела поддержку, на которую не могла рассчитывать, и уже за одно это чувствовала благодарность.

По крайней мере, не было ничего иллюзорного в спокойных, уверенных движениях, когда он нес ее назад, подальше от стремительно разрушающейся и расширяющейся пропасти и чудовищного зверя, появляющегося из недр земли.

Она знала, что он так же потрясен, как и она, и вероятно, так же напуган. Было бы странно, если б он не испугался. Но он сохранял спокойствие, излучал внутреннюю, а также внешнюю силу, которая давала ему возможность совладать со страхом. Она могла чувствовать эту силу.

Он ничего не говорил; она тоже молчала. Перемещение, самое быстрое отступление от невообразимого ужаса, казалось единственным, что имело значение, и гораздо более важным, нежели все слова, какие они могли сказать друг другу.