Тварь из бездны времен

Даже если ей придется неистово сражаться, отбивая атаки канюков, она решила — во что бы то ни стало помешать им выклевать глаза. Никто, ни человек, ни птица, никогда не сможет сделать с ней такое, никто не сделает ее такой же слепой, каким был ее отец. Слепой ко всему разуму и великой красоте мира.

Она все еще стояла на коленях, покачиваясь, глядя на неестественное опустошение, уничтожившее все живое в ее поле зрения — и тут одно из тел шевельнулось. Человек медленно поднялся с земли и тяжело и неуверенно пополз по направлению к краю самой большой пропасти. Тлана перестала думать о ползущей фигуре, как о трупе; и она тут же поняла, как это естественно для человека, павшего жертвой насилия — резко пробудиться и тащиться в остолбенелом недоумении к первому же новому поразительному объекту, появившемуся рядом и привлекшему его внимание. И какая перемена могла оказаться более катастрофической, более пугающей, чем огромная дыра в земле, окутанная дымом и огнем?

Теперь человек приподнялся на краю кратера, между двумя языками пламени, которые полностью окружили его; он глянул вниз, и его тело неуклюже выгнулось. Ему как будто пришла в голову внезапная, парализующая мысль, что следующий катаклизм может произойти в любую минуту и что только глядя в кратер, он мог надеяться узнать, какие же чудеса творятся в бездне.

Ошеломлённый и напуганный (а иначе просто не могло быть), он проявлял удивительное мужество, и Тлана наблюдала за ним с восхищением. Мужество в сочетании с присутствием разума в чрезвычайной ситуации — вот два качества, которыми она больше всего восхищалась в людях. То, что человек вообще смог проявить такие качества после сокрушительного потрясения, увеличивало ее восхищение.

Это был очень крупный мужчина, с которым она разговаривала восемь или десять раз, американский инженер по имени Харви Эймс, из Техаса — или из Аризоны?

и он всегда ей нравился, несмотря на то, что ее брат думал о гринго и на его отказ преломлять с ними хлеб, Глядя на него с высоты, с травянистой площадки, где ее собственная жизнь висела на волоске, но при этом опасность становилась как будто немного меньше, Тлана поняла: она хочет полететь к этому человеку по воздуху и разделить его страдания, утешить его каким–нибудь способом, прежде чем его силы иссякнут и он упадет без чувств. Она не хотела, чтобы он снова стал трупом, чтобы он лишился всякой надежды, чтобы жизнь утратила для него значение.

Языки пламени, которые вились вдоль края пропасти, отбрасывали мерцающие блики на почерневшие от копоти плечи молодого американца. Но пропасть, вдруг поняла Тлана, постепенно озарялась иным светом. Иное, более ровное излучение шло из глубины, в которую он смотрел — бледное, почти бесцветное сияние, которое резко контрастировало с желтым пламенем на поверхности. Оно совсем не мерцало и разливалось над разломом, словно озеро света, которое вышло из берегов и не утратило яркости.

Не было ничего особо тревожного в этом свете — ничего, что заставило бы Тлану почувствовать, будто второй взрыв неизбежен и земля вот–вот разлетится на куски после повторного катаклизма. Взрывы редко так начинались, а когда они случались, им, как правило, предшествовал слабый грохот или какой–то другой, такой же угрожающий звук.

Но затем, пугающе и внезапно, край пропасти начал сотрясаться; тишину нарушил звук, который был почти таким же громким, как взрывы, которые ему предшествовали. Эхо этого звука разнеслось по всей земле до самых дальних скал и вернулось обратно — туда, где на коленях стояла Тлана, рядом с упавшими стволами деревьев, двумя еще не разрушенными машинами и несколькими горняцкими хижинами с металлическими стенами, пережившими землетрясение.

Нет, это был не взрыв, звук казался чем–то гораздо большим. Слышался грохот и скрежет, как будто огром ные гранитные глыбы обрушились с большой высоты и с колоссальным шумом упали на землю у подножия утеса, который тоже начал рассыпаться.

Все больше и больше глыб, сталкиваясь, летели в этом немыслимом потоке. Но звуки исходили не от какого–то далекого утеса, а из глубины наполненного светом кратера, где Эймс лежал, вытянувшись во весь рост и всматриваясь в темную бездну, которая оставалась невидимой для Тланы.

Молодой американец исчез с края кратера. Но его и не поглотила земля, как отца Тланы. Он отползал от обрыва гораздо быстрее, чем тогда, когда двигался к провалу, как будто какой–то огромный прилив силы и энергии неожиданно захватил его.

Вдруг мужчина поднялся на ноги, над ним разлился свет из кратера, и Тлана быстро поднялась с колен, когда высокий травянистый склон начал дрожать и осыпаться под ней.

Затем она совершила безрассудный поступок. Она спустилась на ровный участок почвы у основания склона и побежала прямо к мужчине, не думая о своей собственной безопасности, чувствуя только, что, если они будут вместе, когда земля разверзнется в другом месте, он, по крайней мере, узнает, что остался не один.