Читаем Тверская Карелия. Рождение Нации полностью

1) северный карельский, 2) южный карельский, 3) людиковский, 4) ливвиковский, 5) тверской.

Но если посмотреть на этот спор сегодня, то очевидно, что проект Густава Ровио о финском языке, как общем литературном языке для всех карел, более реалистичный и реализуемый. Действительно, финский язык существует в качестве литературного языка уже несколько столетий и в состоянии обслуживать все проявления культуры, обладает богатейшим словарным запасом. Кроме того, финский язык чрезвычайно близок к карельским диалектам. Принятие финского языка в качестве литературного языка для всех карел позволило бы буквально «с колёс» начать развитие национальной системы образования, существенно ускорить процесс подготовки учителей и преподавателей по уже готовым и устоявшимся финским языковым нормам, а также развивать среднее специальное и высшее образование в готовой форме, так сказать «под ключ». На финском языке имеется богатая литература, охватывающая все жанры и направления, что позволило бы в довольно короткие по историческим меркам сроки освоить финский язык всем карелам Карелии и Тверщины и активно использовать его в повседневной жизни. Вместе с тем, переход на финский язык в качестве общего литературного языка не помешал бы развитию карельского народа и не привёл к утрате его национальной самобытности. В истории имеются примеры наличия общего языка у разных народов: например, английский язык является родным для англичан, ирландцев, шотландцев, англо-канадцев, американцев, австралийцев и новозеландцев, французский язык является родным для французов, франко-канадцев и валлонов, немецкий язык является родным для немцев, австрийцев, швейцарцев и люксембуржцев, и таких примеров в мире достаточно. Тем более что между карелами и финнами имеются и религиозные различия. Наоборот, принятие финского языка способствовало бы созданию единой карельской нации Карелии и Тверщины, а местные диалекты карельского языка, продолжая функционировать в бытовой сфере, служили бы естественным резервуаром для подпитки литературного языка, источником образования новых слов для описания новых явлений и предметов. К варианту принятия финского языка в качестве языка образования и общественно-экономической жизни склонялись и многие карельские активисты, как показали в 1926 году результаты чудом сохранившегося социологического исследования среди карел Кóзловской волости Вышневолоцкого уезда.

Аргументы Белякова А.А. за самостоятельное развитие карельского литературного языка также очень весомы, но в них был один серьёзный недостаток, который, в конечном счёте, и перевесил все достоинства – это время. Вернее, его отсутствие. Да, в ходе развития карельского литературного языка неизбежно произойдёт закрепление языковых норм, будет создана отсутствующая лексика, через какое-то время станет возможным использование карельского языка во всех областях знаний, но для реализации этой программы понадобятся несколько поколений. Всё это время, пока карельский литературный язык будет находиться в стадии становления, невозможно будет говорить о создании полноценной национальной системы образования, включающей в себя среднее специальное и высшее образование. Пока не будет создана отсутствующая лексика из корневых основ карельских диалектов, неизбежно начнётся стихийный процесс создания новых слов самими людьми, причём заимствование пойдёт по пути наименьшего сопротивления – прямого заимствования слов из русского языка, окружающего тверских карел, и язык, вопреки надеждам карельских просветителей, действительно может «постепенно стать русским», как и опасался Густав Ровио. Кроме того, принятие карелами Карелии тверского диалекта в качестве общего литературного языка всё равно будет для них искусственным процессом, привнесённым извне, и немногим отличаться от заимствования того же финского языка. Путь, предложенный братьями Беляковыми, в случае полного успеха сулил карелам очень много – появление своего полноценного языка, способного обслуживать все сферы жизни, и объединение карельского народа Карелии и Тверщины в единую нацию. Но этот проект потребовал бы длительного времени и высочайшего мастерства от тех, кто его проводил, чтобы победить все те угрозы и вызовы, которые неизбежно возникли в ходе его реализации.

Если мы обратимся к истории финского языка, то увидим, что он также на определённом этапе своего развития к концу XVIII века столкнулся с подобными вызовами со стороны шведского языка, что поставило его в начале XIX века на грань полного исчезновения. И только возникновение движения «фенноманов» позволило в корне переломить ситуацию.

Йохан Снелльман

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука