И в этот гарем он захотел запустить как золотую рыбку в свой аквариум мою сестру, чтобы та плодила хитрое еврейское отродье!
Я узнал об этом, когда Соломонс прислал ей письмо, зашифровав так, заувалировав, что даже я бы развесил уши на еврейские сказки о вечной любви.
Он сладко пел, вил из неё верёвки и я не мог разглядеть в нем родственника, который ненавидит итальянцев до пара из ушей и бурления крови.
Он пригрохает их общих детей, если они получатся черноглазыми и остроносыми. Гены возьмут свое и не получит он чисто-еврейское наследие.
И я пошёл на ложь во благо, когда привёл в дом молодого и весьма успешного племянника Капоне — Марко. Смешанный итальянец, на пару лет старше Виолы. И девчонка как рыбка действительно попалась на нехитрую приманку, гуляя с парнишкой до поздних вечеров.
Все эти игры лишь отвлекающий маневр для более важной миссии, в которой Виолетта будет нашим семейным козырем, но не якорем.
Но чувства к еврею, к моему удивлению, у неё были, не остыли и даже молодой и горячий итальянец не смог охладить её пыл к этому старому уроду. Как она вообще смогла полюбить его? Это в голове моей не укладывалось.
Она отвечала ему, а я ходил вокруг и ничего не понимал, а после выудил из её шкафа с вещами спрятанный ворох писем весьма эротического содержания.
Алфи писал как бы изощренно трахал бы Виолу, если она станет его женой. Они спланировали уже цвет волос детей и субботнюю позу в постели.
Я прочел много того, что навсегда отвернуло меня от сестры, потому что для меня она маленькая скромная девочка, опорочить которую не сможет никто! Только я…?
Никогда бы не подумал, что понятие дружбы можно стереть одним таким поступком, который перечеркнет всё.
Алфи нагло врал, когда сказал, что не знает, где сейчас находится моя сестра, а после предложил мне девушку и преподнес мне Виолу, как на блюдечке с цветной каёмочкой.
Я бы её не узнал, если бы не шрам на шее от рождественской свечи, что оставил белесоватую кожу под копной густых волос. Причём, капнул воском на шею её сам Соломонс-растяпа.
Он надел ей маску, но просчитался, оголив тонкую шею, по которой я опознал извивающееся тело уже лёжа в постели, когда подумал что хочу её вновь. И сразу стало ясно, что же такого нашёл в моей юной сестре еврей — тело, умную голову, а ещё гибкость в сочетании с гладкой кожей между ног.
Что волновало меня не меньше — это место, где Соломонс держит моего сына. Что с ним, и как он?
Я успокаивал себя в ночи тем, что ближе к вечеру я возьму с собой пару крепких ребят, автомат-пулемёт и убью этого еврейского ублюдка.
Я сотру его, потому что он сделал непоправимое, он поиздевался надо мной, зная, как я дорожу своей сестрой. Он подложил под меня мою же кровь! Он делал это с улыбкой, он запускал руки в её белье, он ласкал её и заставил даже в конце получить некую благодать. А ещё подчинил меня, потому что я брал свою родную сестру и едва ли не стал её первым! Я почти разрушил ей жизнь!
И что самое гадкое из этого перечня то, что мне чертовски понравилась моя маленькая сестра в моих сильных и властных руках!
За эти фокусы с исчезновением моей Виолетты и Тео я буду вынужден убить Алфи. Я не трону его в тот час же, пока в крови моей играют эмоции. Я приду тогда, когда узнаю, где он держит моего мальчика, тогда, когда я буду готов.
POV/ВИОЛЕТТА
Тем же вечером
Я тряслась как в судороге, повиснув в руках Алфи, ощущая себя на пороге некого рая, в дверь которого меня толкнули и я влетела, а не вошла. И встретил меня не Соломонс, как пологалось, а Лука — мой старший брат, что смотрел на меня, пока в штанах его полыхала буря. Алфи как будто подтолкнул меня в открытую дверь со словами «Бон вояж, моя девочка», навстречу приятной грозе, что разразилась во мне, а Лука внезапно закрыл дверь перед мои носом, гребаный Зевс.
Господи, в этот миг я умерла от стыда, но переродилась вновь, почувствов на своём теле еврейские руки. Черт возьми, я бредила ими как дура месяцами! А они взяли и подвели в самый щепетильный момент.
Я вошла в гримерку и швырнула эту чёртову маску, разорвав молнию и выдрав несколько волос, видя как Соломонс уже бежит за мной, виновато опуская глаза. Ох, как мне надоел его театр одно актёра, кто бы знал?
— Я сейчас сниму с тебя поводок с условием, что ты не будешь кусаться, ага? — пошутил он, проходя в пустую комнату с ярким освещением и множеством безусловно кривых зеркал, что стройнили, и я промычала, кидаясь на него с кулаками. Алфи стал кружить вокруг кресла, — А вот рукоприкладство — это уже грех, да? — кружил он, а я шла быстрым шагом за ним, пытаясь стянуть с себя кляп и затолкать ему в задний проход.
Всё, чего я хотела — это порвать Алфи на куски прямо здесь и сейчас, а из костей его сварить кусок мыла, которым намылю потом рожу Луки, чтобы промыть тому глаза и он впредь лучше выбирал себя друзей. А Луке я бы дал флаг в руки и барабан шею, чтобы он никогда не воспроизводит себе подобных. Никогда.