Твоя любовь холодной бездной дышит…

Ах, сестренка бедовая! Как же так случилось, что ты стала женой чужеземного принца? Конечно, хорош он был тогда, ох как хорош, даже у неё, к тому времени счастливо замужней несколько лет, ёкнуло сердечко, когда увидела впервые мужа своей сестры – Эрмерика Яльдира. Высокий, статный, косая сажень в плечах, синеглазый, с медными вьющимися локонами почти до лопаток, забранными в низкий хвост (как же ей было жаль, когда он подстригся, чтобы не слишком выделяться здесь, в Криевии), с бархатным, вкрадчивым голосом, но в котором могла и сталь при случае звенеть. И чудная, иноземная одежда, что носил он, так безумно шла ему, и опять же жаль было, когда он стал одеваться как все мужчины в княжестве. Единственное, что он не сделал в угоду Криевии – брился чисто. Говорил, что пробовал отпустить растительность на лице, но есть мешают ему борода и усы, крошки запутываются в них и чешется всё под ними. И даже если бы отрастил Эрмерик бороду и усы, всё равно смотрелся бы чужеродно, не выглядел бы местным. Во взгляде, осанке, повадках, жестах виделось, что он издалёка, и вырос не здесь.

Но и Ладомила была красавицей, под стать мужу – невысокая, гибкая, как ива, с огромными колдовскими зелёными очами, с русыми косами до колен. А как пела Ладомила! Её чарующий голос можно было слушать бесконечно. И как светилась счастьем сестрёнка рядом с мужем. Да и он не мог налюбоваться на неё, надышаться ею.

Чуть больше года прожили сестра с мужем у них в доме, и вроде бы пытался Эрмерик приноровиться к новой жизни, но видела Вилда, что трудно ему, воротило его, особенно вначале, от непривычной еды, незнакомого уклада, постоянного «тыканья» вместо уважительного «вы». Не терпел он похлопывания по плечам, дружеские тычки кулаком в грудь, объятия, полу-объятия, всячески избегал сам и не позволял другим этого делать. Он вообще не любил когда к нему прикасались. То, что для них было нормой, само собой разумеющимся, для него дикостью, неправильностью и неудобством. А то, что для него было обыденно и привычно, для них казалось баловством, блажью. Например, вилки, которые он пытался ввести в их обиход. По его рисункам местный кузнец выковал несколько штук, но не прижились вилки в их хозяйстве, ими пользовались только Эрмерик и Ладомила, и то, как подозревала Вилда, только в угоду мужу. Но хорошо, что Вилда вилки никуда не дела, и вот сегодня выложила на стол для гостей.

И язык Эрмерик знал плохо, когда приехал в княжество, правда, научился бегло говорить быстро, но первое время его злило, что многое не понимал в речи окружающих его людей. А Вилда, общаясь с зятем, выучила язык Ногутфьёра и сама дивилась, как легко ей дался чужеземный говор и письмо. Даже Ладомила, побывавшая в Ногутфьёре, и несколько месяцев говорившая только на их наречии, так не освоила их язык, как она, Вилда. И хорошо, что Вилда научилась говорить по-ногутфьёрски, и племяннице передала чужеземную молвь, теперь и Агния может свободно общаться с гостями и у неё не будет в королевстве таких трудностей, как у её отца, когда он приехал в княжество.

Эрмерик помогал Ланко в его торговых делах, иногда сопровождал в качестве охраны караваны с товаром, если недалеко это было. Но делал всё это с неохотой, вынуждено, к другой жизни он привык.

И было ещё, что напрягало всех близких, но Эрмерика раздражало и злило особенно. Он – колдун, вернеё, маг, как такие, как он, назывались в Ногутфьёре. А в княжестве быть колдуном опасно и означало быть гонимым изгоем. Не любили их в княжестве, опасались, избегали. Вот и приходилось Эрмерику прятать, не показывать свои умения и навыки. А ведь в Ногутфьёре маг – это почет, богатство, высокое сословие и титул. Вилда не знала на что способен Эрмерик, как колдун, но Ладомила как-то обмолвилась, что у её мужа были силы защитить их всех, ему ничего не стоило спалить половину города. Может он и даст отпор и будет оборонять их до последнего, вот только и его силы не безграничны, так что, всё равно лучше ему молчать и не выдавать себя.