Твоя навеки

Конечно, она не может отрицать, что в обществе этого Мика Пэриша она странным образом ощущает себя защищенной и умиротворенной... Но, возмож­но, это всего лишь отголоски воспоминаний о той бесконечно давней поездке в эти края, о самом счастливом и солнечном времени ее жизни. Сегодня кажется невероятным, что такое могло быть, но это было, и было именно здесь... Но потом она верну­лась в Техас и обнаружила, что мать вторично вы­шла замуж. Отчим оказался угрюмым, мелочным человеком. За малейший проступок он обрушивал на падчерицу море проклятий, а при случае не брез­говал и ремнем... Отец остался далеко, а потом умер, и тонкая ниточка, связывавшая ее с чудесным прош­лым, оборвалась навсегда. Но осталась память, и именно эта память в тяжелую минуту жизни при­вела ее обратно в округ Кокард.

Немного успокоившись, Фэйт натянула на себя длинный, до колен, свитер. И тут ребенок в животе шевельнулся. Фэйт улыбнулась: ей невероятно приятно было ощущать себя беременной, нравилось чувствовать, как в ней растет ее будущее дитя, нра­вилось думать, что скоро она сможет взять на руки сына или дочь.

Спустившись по лестнице, она обнаружила Мика в кухне. Он стоял у плиты, размешивая в ковшике обещанное какао, и поприветствовал Фэйт коротким кивком.

— Страшно подумать, что творится снаружи,— робко заметила она, в первый раз без страха глядя на него. Удивительное дело: мужчина, полицейский — и все же он так бережно отнес ее в спальню и укутал одеялом с такой заботливостью, с которой она, пожалуй, не сталкивалась никогда в своей жизни.

Мик, обернувшись, окинул ее оценивающим взглядом с головы до ног. Интересно, имеет эта женщина хотя бы малейшее представление о том, как притягательно выглядит в эту минуту: со слегка растрепанными волосами и раскрасневшимися со сна щеками? Наверняка, имеет. Женщины всегда чувствуют, имеют они успех у мужчин или нет. Это их главный козырь в жизни.

Но что-то в простодушном взгляде ее голубых глаз тронуло Мика, несмотря на все его предубеж­дения в отношении женщин. Удивляясь самому се­бе, он откашлялся и заговорил:

— Когда попьем какао, я отыщу вам пару под­ходящих ботинок и что-нибудь из теплой одежды. Если вы действительно ни разу не видели метель, то грех упускать такую возможность.

Лицо Фэйт просветлело. Казалось, на мгновение она забыла обо всех своих страхах и переживаниях.

— Вы не шутите? Мы выйдем на улицу? Это не опасно?

Губы Мика невольно сложились в улыбку. Вообще-то он крайне редко улыбался, но сегодня это была уже вторая улыбка за пару часов.

— Опасно, если мы проторчим там слишком долго, миссис Уильямс. Но мы выйдем минут на десять — этого вполне хватит, чтобы в полной мере насладиться метелью.

Лицо Фэйт озарила по-детски радостная улыбка.

Она подозревала, что Мик идет на улицу только ра­ди нее, но сдержать своей радости не могла, а по­тому в порядке ответной любезности выпалила:

— Я была бы очень признательна вам, мистер Пэриш, если бы вы звали меня просто Фэйт.

Мик отвел глаза в сторону, сделав вид, что сосре­доточен на приготовлении какао. Через минуту он снова кашлянул и, чувствуя, что совершает еще одну ошибку в этот богатый ошибками день, пробурчал:

— А меня можете звать просто Мик.

Нечасто, видимо, этот суровый мужчина делал такие предложения, поняла Фэйт. Во всяком случае, об этом можно судить по тому, с каким трудом далось ему это решение.

— Спасибо,— как можно вежливее ответила она.

Мик проворчал что-то неопределенное и грубо­вато заметил:

— Берите стул и садитесь, какао уже готово.— Он мельком взглянул на гостью и тут же торопливо перевел взгляд на кастрюлю.— Тогда, продолжил он, запинаясь,— тогда, два часа назад, мне приш­лось вас схватить, чтобы вы не упали на пол. Я за вас очень испугался...

Он мог бы добавить, что мысль об этом не давала ему покоя все это время. В силу своей профессии Мик слишком хорошо знал, как неверно женщины подчас истолковывают самые невинные поступки полицейских.

— Сзади стоял стул, еще немного, и вы бы упа­ли на пол...

Фэйт сидела за столом прямо, инстинктивно прикрывая ладонями живот. Ее мучила мысль о том, что необходимо извиниться, но для этого при­шлось бы рассказать о Фрэнке и о его отношении к ней, а говорить на эту тему ей хотелось меньше всего на свете. Да что там — говорить, думать не было сил. Забвение — вот единственный способ убежать от преследующего ее страха.

Мик, оторвав от бумажного полотенца кусок, аккуратно сложил его и подал ей в качестве сал­фетки. В Фэйт шевельнулось что-то вроде благодар­ности: этот большой мрачный мужчина, казалось, чувствовал холостяцкую неустроенность своего бы­та, и такой вот маленькой заботой пытался скрасить ее пребывание в его доме. Глаза женщины останови­лись на руках Мика, сжавших чашку с дымящимся напитком. Большие и такие чуткие руки. И очень искусные. Фэйт готова была биться об заклад, что нет на свете работы, которой эти руки не смогли бы сделать.

И все-таки надо было извиниться. Не отклады­вая на потом. Сейчас, пока не прошло слишком мно­го времени.