Твоя навеки

— Вероятнее всего, да. Но тебе нужно излить душу, давай, давай, я слушаю.— Тон его был до­вольно грубоватый, но она не обратила на это внимания — нежность, с которой его рука поглажи­вала ее шелковистые волосы, свидетельствовала об обратном.

— Никто до сих пор даже слушать об этом не хотел,— сказала она с горечью.— Я попыталась однажды рассказать обо всем отчиму, но он заявил, что Фрэнк бьет меня ради моего же собственного блага. Долг мужчины и мужа — держать жену в повиновении — так это прозвучало у моего отчима.

— Запомни, золотая моя: долг мужчины — за­щищать слабого. Твой отчим, видимо, такой же негодяй, как Фрэнк... Ну и что, полиция отказа­лась прийти тебе на помощь? Ты это хотела ска­зать?

— Не совсем... Они бы, пожалуй, и сделали это, но...— Она еле слышно всхлипнула.— У них су­ществует неписаный закон, как вести себя, если один из их коллег оказывается перед лицом не­приятностей...

— Понятно,— сказал Мик, прижимая Фэйт еще крепче и целуя ее в затылок.— Круговая порука, стремление перестраховаться и избежать неприят­ностей для всех остальных. Такое бывает, но вовсе не значит, что это хорошо. Полицейских, которые не пришли тебе на помощь, следовало бы в течение суток вышибить со службы, чтобы другим был урок.

— Я... я глазам своим не поверила, когда они повернулись и ушли, оставив меня одну с Фрэнком.— Ее голос зазвучал глухо от подступающих слез.— Я чувствовала себя такой одинокой, беспо­мощной, никому не нужной...

Она всхлипнула еще несколько раз и наконец заснула. Мик покачивал ее и думал, что напугать ее так просто — взять и признаться в том, что он желает ее. Для женщины, имеющей все основания не доверять мужчинам, такое признание может оказаться ударом.

Но тут же он вспомнил, как той ночью она отвечала на его поцелуи и ласки, и если бы не эти шрамы!.. Но нет, сказал он себе. Это не годится, особенно если учесть ее душевный надлом. Время и свобода выбора — вот что я должен дать ей. И мо­жет быть, поступив именно так, он сумеет преодо­леть свое неудержимое влечение к ней.

Время и свобода выбора — вот что требовалось для них обоих.

Луч солнца защекотал лицо, и Фэйт проснулась. Небо за окном казалось ей невероятно синим. В столбе света, ослепительно сверкая, плясали пылинки. На мгновение Фэйт ощутила себя ребен­ком, проснувшимся с чувством, что впереди — огромный радостный день. И это несмотря на то, что лежала она в чужой кровати, в кровати Мика. А может быть, именно поэтому?..

— Доброе утро, соня!

На пороге, одетый в джинсы и в клетчатую красную рубаху, стоял Мик. В руках он держал поднос.

— Завтрак готов, леди,— объявил он торже­ственно.

— Боже, Мик! — пробормотала Фэйт, когда он сел, поставив поднос на столик.— К чему столько хлопот из-за меня?

— Какие хлопоты? У тебя была сегодня тяже­лая ночь, и ты заслуживала того, чтобы за тобой чуть-чуть поухаживали. День сегодня просто замечательный! — весело продолжил он, наливая ей какао в керамическую кружку.— Как только соберешься, сгоняем за твоими тряпками. Только не пытайся спорить — я не принимаю никаких возражений.

— Но Мик! Мне даже неудобно: ты тратишь на меня столько времени!

— Успокойся, женщина, от тебя хлопот не больше, чем от мышки в норке. Даже меньше, потому что мыши никогда до сих пор не готовили мне ужина.

Голубые глаза Фэйт радостно блеснули.

— Так тебе это понравилось?

— Признаться — очень. Прожив всю жизнь в одиночестве, начинаешь ценить как роскошь возможность прийти домой и увидеть, что тебя уже ждет накрытый стол. Полагаю, что ужин в обмен на временное убежище вполне честная сделка, устраи­вающая обе стороны. Но учти,— добавил он,— я категорически против того, чтобы ты стирала или гладила мое белье. Такая работа идет во вред здоровью твоего ребенка, и если я еще хоть раз замечу, что до моей одежды кто-то дотрагивался, я буду сдавать ее в прачечную.

Фэйт испуганно уставилась на него: она никак не могла разобрать, шутит Мик или говорит серьезно.

— Хорошо, я пальцем не притронусь к твоему белью. Но, Мик, во всем мире женщины на сносях занимаются домашней работой, да и не только домашней...

— О том, что делается во всем мире, я знаю побольше тебя, и не понаслышке. Поэтому, если я заподозрю тебя хоть в малейшем отступлении от моих условий, то буду вынужден, уезжая из дому, брать тебя с собой.

Невероятно, подумала Фэйт, с трудом сдержи­вая глупую улыбку на лице. Мужчина бесцеремонно нарушает мои права, как деспот, ограничивает свободу действий, а мне даже приятно.

День был исключительно морозный и яркий; сверкание снега под солнцем даже резало глаза. Мик, усевшись в машину, тут же спрятался за темными зеркальными очками, и Фэйт с завистью подумала, что надо бы и ей на будущее обзавес­тись подобными.

Мик неторопливо вел машину по окружной дороге, любуясь красотой заснеженных пустынных равнин.

— Смотри! — сказал он вдруг, плавно тормозя и показывая рукой вправо.— Заяц.

Фэйт прищурилась, но увидела зверька лишь тогда, когда он сорвался с места и по причудли­вой траектории начал улепетывать по снежному полю в сторону леса.

Заяц давно исчез, а Фэйт все еще улыбалась.