Твоя навеки

— Сомневаюсь,— сказал Мик сухо; сумей она понять смысл его слов, нога ее здесь давным-давно бы не было, как и не было бы этой мучительной сцены.

— Да нет, я понимаю,— уже настойчивее, хотя по-прежнему еле слышно проговорила она.— А... а у тебя что, нет вообще никакой подруги?

— А должна была бы быть?— саркастически спросил он.

Лицо ее пошло красными пятнами, пальцы рас­терянно переплелись и опустились на круглый жи­вот.

— Ну, наверное... Муж говорил, что мужчина не может обходиться без того, чтобы... И даже когда есть жена...

Она смолкла, испугавшись его сурового взгляда.

Скрипнул стул — это Мик тяжело поднялся и навис над ней, как скала.

— А ты понимаешь,— хрипло спросил он,— что все во мне кричит и просит женской ласки — твоей ласки? А если Дочь Луны понимает это, то что она может мне ответить?

Не отрывая глаз от его лица, с надеждой и ужа­сом она проговорила:

— Я... я боюсь разочаровать тебя!..

— Ах, Дочь Луны, Дочь Луны,— покачал Мик головой.— Даже если бы ты очень захотела, то не смогла бы разочаровать меня.

И, невзирая на ее слабые протесты и лепет о его сломанном ребре, он подхватил ее на руки и по лестнице поднялся в ее комнату. Там, возле кровати, поставил на пол и прижал к себе.

— Я хочу тебя — хриплым шепотом признал­ся он.— Боже, женщина, знала бы ты, до какого состояния ты доводишь меня. Я знаю, я такой огромный, я знаю, что могу напугать кого угодно своей внешностью и манерами, я все знаю, но я хочу тебя. Я хочу тебя, но видит Бог, не притронусь к тебе пальцем, если ты хотя бы чуть-чуть меня боишься.

— Я бы хотела...— скорее выдохнула, чем ска­зала она минуту спустя, когда он, жарко целуя ее, стал снимать с нее свитер.

Она стояла перед ним в кружевном лифчике и свободных брюках — неправдоподобно восхити­тельное и волнующее зрелище.

— Я бы очень хотела стать сейчас красивой. Не такой толстой, и вообще...

Прикосновением губ Мик заставил ее замол­чать.

— Я, кажется, уже говорил тебе, что женщина прекрасна в любое свое время, и ожидание ребенка лишь красит тебя, Фэйт.

— Но это же не твойребенок!— с отчаянием в голосе проговорила она.

Он поглядел в ее глаза и веско, чеканя каждое слово, произнес:

— Если ты моя, то и ребенок мой, Фэйт. За­помни это!

Прежде чем она успела вымолвить хотя бы сло­во, Мик поднял ее и бережно перенес на постель.

— Сегодня вечером,— прошептал он,— я про­шу от тебя одного — разрешения прикасаться к тебе. И чтобы ты сделала вид — просто сделала вид,— будто это все в первый раз, то есть вообще в первый раз. Забудь все, что ты якобы знаешь, и доверься мне. Для нас все будет впервые.

Стоя возле постели, он раздевался: высокий, мускулистый, широкоплечий, с кожей медного цве­та. Потом он сел на край кровати, чтобы снять джинсы.

— Проклятые ребра! — услышала она его бормотанье, и джинсы полетели прочь. — Иди ко мне,— тихо произнес он, вытянув­шись на кровати, и через секунду она отдыхала на его груди — маленькая, хрупкая, доверчивая.

— И как ты только доверилась мне?— прошеп­тал он, бережно поглаживая рукой ее живот.

— А как я могла не довериться?— простодуш­но спросила она и провела горячей рукой по его щеке. Потом ее рука переместилась на его грудь.— Мне нравиться гладить твою кожу. Она такая упру­гая и горячая.

— И мне нравиться ласкать твое тело. Оно как атлас...

— О-о, Мик!

Она повторила его имя несколько раз, как закли­нание, пока его ладонь кругами двигалась по ее телу, приближаясь к средоточию ее женственности. За­жмурив глаза, она дрожала и прижималась к нему все крепче. Когда его большие и невероятно неж­ные пальцы нашли наконец то, что искали, с губ ее слетел стон. Чувствуя, как учащается ее дыхание, Мик слегка приподнялся, потом приподнял ее, не переставая ласкать, и повернул набок.

Фэйт задохнулась, почувствовав, как он начина­ет проникать в нее; сладостная дрожь разлилась по ее телу, и она поразилась, что прожила столько лет, а так и не сумела понять, как это может быть чудесно — уступать мужскому желанию.

И тут же все ее сомнения и неуверенность слов­но ветром сдуло. Она теперь знала одно: она нужда­ется в нем, она хочет принадлежать ему, наполнить­ся им, быть распятой на кресте его рук.

И дальше, сжав бедрами его ягодицы, она исступленно рванулась вперед как всадник, несу­щийся к вершинам блаженства, и в последнем своем взлете забилась в судорогах, и оба они рухнули ря­дом в изнеможении блаженства и забытья.

Она лежала рядом, припав виском к его плечу, и Мик смутно подумал, что однажды он хотел бы увидеть ее под собой — всю от губ до пальцев ног, и тогда он сможет показать ей все вершины, на кото­рые способна вознести страсть.

Фэйт потерлась носиком о его грудь.

— Я и мечтать не могла о чем-то подобном,— прошептала она.

Мик отбросил прядь волос с ее лица.

— То ли еще будет. А пока, леди, рад вам сообщить, что я действительно проголодался. Я вдруг вспомнил, что не ел с самого утра, и мне немедленно захотелось восполнить пробел.

— Я сейчас все приготовлю!

— Нет, ты не поняла. Ты останешься здесь, а я быстренько сам что-нибудь сварганю.