Твоя заря

Заболотный, как всегда, когда дело касалось детей, а тем более Лиды, проявил снисходительность, а София Ивановна даже обрадовалась желанию девочки, поскольку знала, что юная приятельница ее — человек с характером и сможет в пути сдерживать Заболотного, если он вздумает, очутившись на трассе, развивать скорость выше дозволенной.

— И вас тоже прошу образумлять в дороге этого безумца, — апеллирует Заболотная ко мне. — Потому что едва вырвется на трассу, он просто пьянеет, этот ваш терновщанский ас.

— Ну-ну! Ас не ас, но в небе не пешком ходил, — примирительно протестует Заболотный.

— Вряд ли кто видел, чтобы из летчиков получались путные водители, стоит на своем Соня-сан. — Мой Заболотный как раз пример этого: никак не перестроится, все думает, что и на земле ему небо. А полотно автострады не взлетная полоса… У них здесь столько катастроф, — добавляет она тихо, сдерживая в голосе встревоженность. — Пока он в пути, ближним ни секунды покоя…

— Вы, София Ивановна, расписку возьмите со своего лихача, — советует Дударевич. — Да и вообще, зачем вы ему даете добро на это сомнительное путешествие? Пожертвовать уик-эндом, гнать за сотни миль, чтобы только взглянуть на какую-то там фальшивую Мадонну…

— Почему фальшивую? — хмурится Заболотный.

— Всем известно, что по музеям у них полно подделок! — безапелляционным тоном заявляет Дударевич. — Фальсификация становится промыслом века… Сколько тех поддельных Ван-Гогов да Сезаннов гуляют по свету?

— Будем надеяться, что наша Мадонна подлинная, — хмурится Заболотный.

— Откуда такая уверенность?

— Интуиция.

— Сомнительный аргумент.

— А для него нет, — вдруг улыбается Соня. — Я, кстати, тоже верю в интуицию.

— Значит, вы его отпускаете?

— А что я могу, если уж надумал… Сами ведь знаете: натура, как у тура!..

Из квартиры Заболотных, как и от любого из обитателей этого служебно-жилого дома, можно было по внутреннему ходу попасть непосредственно в подземный гараж, это удобно, и вот в предрассветную пору мы уже в железобетонных его катакомбах, где среди автомобилей разных марок, среди запахов бензина и резины Заболотный, кажется, чувствовал себя намного лучше, чем там, наверху, в своей служебной комнате с сейфами, кондиционером и вечно спущенными металлическими жалюзи. И прежде я замечал: собираясь в поездку, друг мой всегда оживляется, взбадривается, такое впечатление, точно целую неделю он только и ждал этого момента, когда, отбросив будничные заботы, свободный наконец от всего суетного и надоедливого, окажется вот здесь, у своего «бьюика», весело, как коня, будет его осматривать, паковать в дорогу провизию и другие походные вещи, а потом еще раз склонится над дорожной картой, чтобы окончательно с карандашом проштудировать маршрут, еще и тебя зазовет в свидетели убедиться, что из нескольких возможных вариантов выбран самый удачный. Одна только перспектива дороги, предчувствие расстояний, которые придется одолевать, непредвиденные, но вполне вероятные трудности, — все это наэлектризовывает Заболотного, заряжает бодростью, душа его вырывается на просторы дорог, прежде чем невидимый фотоэлемент бесшумно раздвинет тяжелые стальные двери гаража, чтобы выпустить в серые сумерки еще одну машину с дипломатическим номером. В Заболотном, несомненно, живет страсть автомобилиста: гонять по хайвеям, по их нацеленным вдаль гудронам-бетонам — для него одно удовольствие. Нигде он так не чувствует себя в своей стихии, как в летящем потоке, в неистовой вот такой гонке, где ветром скоростей тебя обдает, где человек, запеленатый в металл, одним нажатием кнопки дает гон всем табунам, сомкнутым в двигателе!

Пока Заболотный снаряжает свой «бьюик» в дорогу, его хрупкая Соня-сан, бледная и не на шутку взволнованная, все ходит рядом, трогательно остерегает да наставляет своего лихача:

— Ты ж там не гони, Кирик, не гони!.. Покажи им, что ты не лихач… Обещай мне!

— Ладно, будь по-твоему, — гудит Заболотный из-за поднятого капота.

— Обещаешь, а потом… Сказано же: натура — как у тура! Если уж он нарушитель…

— Спасибо за утренний комплимент.

— Нет, ты серьезно мне поклянись, — заходит жена с другой стороны и тут же обращается к Лиде, которая, первой забравшись в машину, уже притихла в уголке: — Лида, не позволяй Кириллу Петровичу гнать! Следи, чтоб не превышал… Это тебе от меня личное поручение, понимаешь?

— Йес, — отзывается из машины детский голосок. — Будет исполнено.

Ох эта девчонка! Вскочила сегодня ни свет ни заря, все боялась проспать такой случай… Мы еще брились, когда Лида уже постучалась в дверь, вбежала, бледная от волнения, еще и с росинкой после умывания на русых волосах:

— Я готова!

— Ранняя пташка, — приветливо окинула взглядом София Ивановна представшую пред нею худую голенастенькую акселератку, которая нарядилась в дорогу, как на какой-нибудь школьный праздник: на ногах белые чулки, на голове старательно заплетенные мышиные хвостики косичек, которые упруго торчат в разные стороны с белыми бантами, открывая по-детски чистое, с голубыми прожилками чело. — И эти ленты тебе идут, — похвалила Заболотная свою подопечную.