Твоя заря

Дорога между тем словно втягивает нас, и Лидины мысли уже устремляются вперед.

— Совсем не могу представить, какая она будет, эта Мадонна, — говорит девчонка. — И перед сном все думала, хотела представить и не могла… Откуда она взялась?

— В том-то и дело, что подробностей не сообщают, — отвечает Заболотный. Действительно, из чьих рук приобретена? На каком аукционе? И если не была внесена в международные каталоги, то почему? Сколько шедевров пропало из музеев во время войны… И не только ведь картины. Где, к примеру, «Янтарная комната» или редкостные книги-инкунабулы из разграбленных наших библиотек?.. Разыскивают их по всему свету, а они, может, лежат в это время где-нибудь в затопленных шахтах, в завалах, в грязных потемках штолен-пещер, покрываются плесенью. Лежат, ничьему не доступные глазу, и ждут, кто же их найдет, извлечет на свет…

От горизонта заметно светает, словно там открывается конец какого-то огромного тоннеля, а небо и земля еще почти одинаково пепельны, сумеречны; вдоль хайвея стелется понизу седая мгла или туман, «это он и есть, смог, говорит Заболотный, заметив мое любопытство, — вишь, куда распростер свою власть». Дорога в этих местах становится в самом деле высокой, полотно трассы проходит все время по насыпи. Слева от тех смогов-туманов проглядывают силуэты каких-то промышленных сооружений, испещренные огнями неведомого назначения, которые светят словно по чьей-то забывчивости, они будто лишены жизненности, может, потому, что такое раннее время, когда и все эти гигантские темные строения среди предрассветных туманов, кажется, существуют сами по себе, без человека, без его вмешательства. Не видно там никакого движения, все обезлюдело будто навсегда, хотя мощно пылают газовые факелы, земля повсюду застроена, трасса пересекает зону сплошных мегаполисов, где один город еще не кончился, а уже начинается другой, этот переходит в новый, срастается с ним, сливаясь в единообразную унылость могучей, но словно не для человека, а для роботов предназначенной жизни. Вот тянется какое уже по счету индустриальное поселение, за ним выплывают из-за домов снова заводы, проносятся черными скопищами длиннющие цехи, чащобы трансформаторов, пакгаузы из гофрированного стального листа, а рядом лоснятся огромные болота, отстойники, резервуары, и всюду потопом смоги, смоги, смоги… Все ощутимее становится характерное зловоние химических заводов, смешанное с гнилым застоялым духом болот. Если бы кто-нибудь вздумал ставить фильм-предостережение о том, что может ожидать планету завтра, нарисовать картину, как задыхается она от собственной промышленной сверхмощности, от различных удушливых испарений и нечистот, здесь для такого фильма хватило бы натуры с избытком. Темное сонмище прокопченных сооружений, и снова, надвигаясь на самую трассу, маслянисто проблескивают какие-то воды, тяжелые, незыблемые, закрасненные по стальному фону пламенем заводских зарев. Потому что заводы находятся рядом, погруженные в собственные дымы и в туман, такое впечатление, что сами заводы раскинулись на болотах среди своих намертво отравленных вод, куда они ежедневно сбрасывают все новые и новые потоки смрадных губительных отходов.

Он здесь повсеместно, этот тяжелый, непреходящий смрад.

— Ну и выбрал же ты маршрут, — говорю Заболотному. — Кто бы мог подумать, что путь к Мадонне проходит через такой ад…

— Когай — сказали бы японцы, — виновато роняет Заболотный. — Сообщалось, что отстойников здесь уже меньше, а между тем… Но, думаю, это скоро кончится.

Мегаполисы плывут и плывут вдоль горизонта, почти утопая в серой мгле, в природных, а может, химических туманах. Порою заводы отдаляются, затем снова подступают к трассе, тогда из облаков дыма прорываются целые клубы промышленных огней, багряных, как рана, — газовые печи там пылают, что ли… У самого полотна автострады еще чаще мелькают плесы тяжелых, лоснящихся вод с расплывшимися в них огнями реклам, — целые зеркала этих, мутно отсвечивающих рекламами плесов, лежат здесь в болотной неподвижности, а рядом беззащитно жмутся кустики камышей.

— Кустики не синтетические, настоящие, — будто оправдываясь, кивает в сторону камышей Заболотный. — А в общем верно ты говоришь: ад. Все эти черные мегаполисы, расползшиеся черт знает куда, и вонючие эти озера-отстойники, вся так методически, исподволь и без умысла убиваемая природа, — все к нам, к людям взывает… Еще одно предостережение нашему брату, жителю планеты: смотри! Поскольку возможен и такой вариант…

— Странно даже: среди такого промышленного могущества и вдруг целое царство нечистот… Зона умерщвленных болот…

— Это те болота, — объясняет Заболотный, — куда мафиози выбрасывают тела своих жертв. Никто не знает, сколько человеческих жизней затоплено в здешних трясинах…

Трасса, поражая прямизной, летит дальше и дальше через болота, проложенная словно под линейку.