Твоя заря

И все это произошло потому, что с некоторых пор в Терновщине возникло так называемое машинно-тракторное товарищество. Не соз, нет, дядьки наши что-то не охочи до этого слова, а тетки и вовсе его не любят, потому что в созе будет «одно одеяло на всех», другое дело — тракторное товарищество, это звучит даже как-то горделиво. Объединились пока лишь с десяток терновщанских семейств, но это уже сила, это по преимуществу бывшие фронтовики, люди, которые имели дело с машинами, они знают, что такое трактор… Дядя Семен Шарий, родственник Заболотного, к примеру, на фронте оказался среди механиков, имеется и фотокарточка, где он снят в кожанке рядом со своим броневиком. Принимая это во внимание, в нашем новорожденном товариществе ему поручили вместе с латышом ведать конной молотилкой. Потому что товарищество хотя и именуется машнино-тракторным, однако трактора у нас пока нет, единственный на всю округу «фордзон» есть только в коммуне, которая делает тачанки и сеет гречку. Терновщине же в свое время досталась из панской экономии конная молотилка, на которой дядя Семен и Ян Янович сначала обмолотят терновщанские токи, а потом отправляются, согласно договорам, и на окрестные хутора, к большим стогам, добывая, кроме всего, еще и престиж да славу своему товариществу. Вот вам и голодранцы! Взялись дружно, без крика и гвалта отремонтировали заброшенную молотилку и теперь утирают нос тем заносчивым хуторским очкурам, которые считали, что лишь они умеют хозяйствовать! Кое-кто из богачей не стыдится даже с магарычом подступаться к слободским нашим механикам, по-холуйски заискивая пред дядей Семеном и его товарищами, ведь каждый из хуторян заинтересован, чтобы к нему первому поволокли бы на конной тяге свою махину эти терновщанские «почти коммунары». Получив от банка кредит, товарищество вскоре приобрело еще и веялку, триер и новенькую, прямо с завода «Красная звезда» соломорезку, заведовать которой выпало Мине Омельковичу, хотя добился он этой должности не без труда, его и в товарищество приняли весьма неохотно, не с одной стороны заходил, выспрашивая: «Как бы к вам проникнуть?» Люди отношения своего не скрывали, открыто говорилось о его склонности лодырничать, поэтому пришлось Мине основательно-таки поупрашивать, чтобы соблаговолили принять и его «в гурт». Пообещал, что не будет уклоняться и что готов и сечку резать, и веялку хоть вхолостую крутить, лишь бы только быть со всеми…

Помимо ряда прежних льгот, нашему машинно-тракторному от государства была предоставлена еще одна: Фондовые земли отдаются ему на все лето под сенокос! Косите на здоровье, а хлопцы ваши могут пускать теперь своих рябух и пеструх на волю — хватит уже, чтобы скот веревками выкручивал детям руки, волоча их по межам!..

Итак, на Фондовые земли!

Еще с вечера эта новость всколыхнула все наше пастушеское племя. Мы долго не спим, заранее тешимся тем, что ожидает нас завтра: дорога, даль и то раздолье, где корм царский, где травы в человеческий рост.

Отправляемся рано, едва лишь полоска окоема забрезжила нам из-за терновщанской горы. Снаряжаемся в дорогу целыми семьями, точно навсегда. Взяли с собой все необходимое для далекого путешествия: под возами позвякивают подойники, на возах пристроены бочонки с водой, снедь, чугуны. Сзади к возам коровы привязаны, словно на ярмарку их ведут. Впереди всего обоза, прокладывая нам дорогу в тот фондовый рай, мелкой рысцой побежал песик Заболотных, наш общий любимец по кличке Букет. Рыже-бурой какой-то масти, вроде слегка подпаленный, с хвостиком, лихо закрученным кверху, он, этот Букет, не предавал нас и в трудные времена, когда мы с Кириком не могли быть вместе, когда целыми днями, скитаясь в одиночку по межам, истомишься, бывало, затоскуешь так, что плакать хочется, потому что ведь вблизи ни живой души. Именно тогда вдруг — глядь! — бежит, катится от села к тебе по дорожке клубочек с хвостиком, закрученным кверху… Это он, Букет, учуяв твою тоску прибежал навестить, ободрить, чтобы не скучал, чтобы не пал ты духом посреди безлюдной степи, среди безбрежных разомлевших нив. Покружит вокруг тебя, поластится, поулыбается тебе своей собачьей улыбкой (они же умеют улыбаться!), но длиться гостеванье будет недолго, лишь пока остается у тебя в руках краюшка хлеба, а только лишь краюшки не стало, облизался Букетик, извинился перед тобой взглядом и снова хвостик баранкой — подался в село. Трудно на Букета за это и обижаться, ведь у него свои обязанности, ему, кроме Кирика и тебя, надо еще и других навестить. Букет знает, где кто пасет и кто есть кто. А теперь вот он весело прокладывает нам дорогу к Фондовым землям, так уверенно потрусил собачьей рысцой вперед, точно уже и раньше бывал там и теперь бежать ему по этой дороге не впервой. Вспугнет на бегу раннюю перепелку из-под росистой голубой ржи, погонится за нею, тявкнув несколько раз, а затем и на нас оглянется, на возы: «Видали, какой я храбрец, как меня боятся? Все птицы от меня кто куда!»