– Здравия желаю, товарищ полковник!
– О, хорошо, что я тебя увидел! Ты мне нужен.
Подполковник Нюхалов приветливо улыбается и жмёт мне руку. Внимание такого человека льстит мне, и я расплываюсь в счастливой улыбке.
Обращение на «ты» означает, что разговор ведётся по-товарищески. Конечно, как старший товарищ беседует с младшим, но как товарищ, а не как командир с подчинённым. Чтобы не подчеркивать разницу между нами, в обращении со мной преподаватель сознательно избегает всяких обращений, типа «товарищ курсант» или «курсант Бурнашев».
Такое обращение мне очень приятно…
– На полевом выходе на следующей неделе ты со своими товарищами поможете мне, по старой памяти, провести занятия по обкатке танками молодых курсантов. С командирами я уже договорился.
В душе поднялся фонтан эмоций. Значит снова занятия с первокурсниками! Здорово! Но тут в душе раздался противный внутренний голос, с ехидцей, осведомившийся:
– По ИМЗ соскучился?
Радость от услышанного, сразу немного поутихла, и фонтан стал фонтанировать не так сильно.
Инструкторско-методические занятия, проведенные с нами в прошлом году подполковником Нюхаловым, оставили в моей душе незабываемые, но не самые приятные, воспоминания.
Вообще-то мой внутренний голос, в последнее время, стал меня раздражать своей фамильярностью всё больше и больше. Но в данный момент, я вынужден признаться себе, что его напоминание было справедливым.
Включаю мозги и задаю дипломатический, с виду простой вопрос, скрывающий в своей глубине несколько уровней:
– А когда ИМЗ!
Ответ прозвучал замечательно:
– ИМЗ не будет, будете помогать мне на учебных местах, для вас ничего сложного.
– Вас понял, всегда готов!
В приподнятом настроении двигаюсь дальше по своим делам, улыбаясь нахлынувшим воспоминаниям о прошлогодних занятиях.
То, что ИМЗ не будет, это – очень хорошо. Хотелось бы ещё поиздеваться над своим внутренним голосом, но в такие моменты его не слышно и не видно. Прячется мерзавец. Ну да ладно, радость мне это всё равно не испортит.
Обкаткой танками в войсках называют занятие по тактике, призванное излечить солдат от «танкобоязни». В начале Великой Отечественной войны, испуганные красноармейцы, разбегались, только услышав крик: «Танки!».
В военных училищах это занятие является обязательным, и проводится с молодыми курсантами, в конце «курса молодого бойца». Для нас это занятие заключалось в том, что после бесчисленных инструктажей, мы, окончательно запуганные этими самыми инструктажами, должны были, дождавшись своей очереди подбежать к бетонному окопу, спрыгнуть в него и терпеливо дожидаться танка, лениво ползущего по кругу над цепочкой бетонированных окопов.
Подразумевалось, что сидя в окопе, мы будем жутко бояться предстоящего испытания, и, преодолев себя, мы должны стать настоящими солдатами.
Помню, как на первом курсе, дождавшись, наконец, своей очереди, подгоняемый испуганным голосом преподавателя, я, со всех ног, подбежал к указанному мне окопу, и свалился в него, запутавшись в своей амуниции. Вжавшись в бетонную стену окопа, я с нетерпением ждал, что же будет дальше. Вот танк, медленный как лифт, с грациозностью бегемота, прогремел надо мной. Я испытал глубокое разочарование от произошедшего. Где обещанный ужас? Где холодный пот? Где радость от осознания того, что ты остался живой? Ничего. Право, если бы этот аттракцион был бы платным, я бы потребовал свои деньги обратно. Но правила игры требовали чтобы, вернувшись к своим товарищам, мы ойкали, ахали, ужасались и восхищались. Что мы и делали в ходе всего занятия. А затем забыли о нём, как забывается всё обыденное и неинтересное.
Честно говоря, я плохо представлял себе, зачем полковнику Нюхалову нужны помощники в таком простом деле.
Думаю, что все прояснится на занятии, а до него ждать оставалось недолго. Совсем скоро я, в полном полевом снаряжении, в отличном настроении прибыл к месту занятий. На это занятие я прибыл один, потому что остальные курсанты нашего взвода были в этот день заняты на других занятиях.
До прибытия молодых курсантов оставалось немного времени, и я получил первый инструктаж, о своей роли на занятии.
Задача была проста и понятна, но, выслушав её, мой внутренний голос заверещал так истошно, словно я бросил его одного под танк в трудную минуту. В своих причитаниях, он припомнил мне всё: и про его молодость, и мою безалаберность, и про его опасения по поводу занятий, и мою необоснованную радость, по тому же поводу. Его всхлипывания мешали мне сосредоточиться на выполнении предстоящей задачи. Задача была несложная, но требовала собранности и аккуратности.
С этого момента внутренний голос, несмотря на то, что я на него старался не обращать внимания, не замолкал больше ни на минуту.