Творческий отпуск. Рыцарский роман

Как и положено в таких печальных случаях, панегиристы не представляются сами и не представляют друг друга. К огромному изумлению Фенвика, после того, как бывший директор возвращается на свое место, на кафедру выходит сама Мэрилин Марш! Фенн раскрывает программку: вот ее имя, Мэрилин Марш Тёрнер, под фамилиями Маркуса и Билла[166], и все они – без дальнейшей идентификации. Ой, ой-ё-ёй. Тот барочный композитор, читает он, Иоханн Пецель; сарабанда – из его Фюнфф-штиммихт блазенде Мусик, Франкфурт/Майн, 1685. Мэрилин Марш, кто, Фенвик не припоминает за всю их совместную жизнь, хоть раз обращалась к собранию людей, говорит теперь с полнейшим самообладанием, тоже без бумажки. Есть некоторая уместность, спокойно заявляет она, в непубличности этой скорби по нашему покойному сослуживцу и другу. Она припоминает традицию, предполагаемо – еврейскую, согласно которой выживание мира зависит от двенадцати праведных мужей, неизвестных даже друг другу. Она не может себе представить, признает ММ с краткой усмешкой, что иудеи имели в виду наше Управление, – хотя вполне способна помыслить, что наш уважаемый израильский аналог Моссад держит эту древнюю иудейскую традицию в уме! Но соблазнительно думать, будто Дугалд Тейлор был одним из этих двенадцати, – она надеется, патриархи позволят ей сказать людей, а не мужей, – и продолжение мира после его смерти станет гораздо более шатким, пока его место не займет другой. Она уверенно оглядывает зал. Непубличные успехи, непубличные поражения, непубличные признания заслуг, непубличные панегирики – они свойственны здешним краям, будь сотрудник ныне активен, будь он консультантом или на пенсии. И вот поразительно для человека, никогда не интересовавшегося или не тронутого литературой, она вспоминает голодаря Франца Кафки, «единственного удовлетворенного свидетеля голодовки»[167]: лишь сам Дугалд Тейлор, осмелится сказать она, знал всю историю несомых им служб. Однако ему и нам повезло больше, чем герою Кафки, по причине друг друга: мир едва ли способен оценить то, что мы ради него делаем; мы сами, возможно, никогда не узнаем полную историю друг друга. Но известно нам достаточно для того, чтобы оплакивать потерю отдельного Джона Артура Пейсли, отдельного Манфреда Тёрнера, отдельного Дугалда Тейлора.

Фенвику на ум приходит слово «формикация», долженствующее означать еблю муравьями, но не означает, когда Мэрилин Марш возвращается на свое место с ним рядом, порозовев от собственной риторики. Вся кожа у него зудит от неловкости, злости, скорби и прочей печали. Ему ужасно недостает Сьюзен; интересно, как у нее там все обстоит. Он скорбит по дорогому Дугалду; по Манфреду. Собравшиеся сидят тихо, пока от пустой теперь кафедры раздается переложение арии сопрано «Шафе кённен зихер вайден» из «Ягдкантаты» Баха для английского рожка и флейты: «Овцы пусть пасутся мирно, там где Пастырь добрый бдит», прекрасней мелодии и не сочиняли никогда. Слишком уж очевидная ирония, размышляет Фенн, чтобы Дуг Тейлор сам выбрал ее для своей поминальной службы, но так трогательно тем не менее, – особенно это смелое исполнение одиноким дуэтом, – что он не может сдержать слез.

Флейта умолкает; Фенвик высмаркивается в носовой платок, достав его из кармана; собравшиеся расходятся. Несколько человек останавливаются поздороваться приглушенными голосами и пожать Фенну руку, как будто служба была по Манфреду, а не только по Дугалду (если по Манфреду она вообще была, Фенвика ни оповещали, ни приглашали). Пусть даже никто особо и не сердечен, но никто и не неучтив. Как только выпадает возможность, Фенн просит Маркуса Хенри организовать его транспортировку обратно на Союзный вокзал.

Нам действительно необходимо сначала вместе пообедать, отвечает Маркус Хенри, на самом деле беря его по-товарищески под локоток и отводя на несколько конфиденциальных шагов от выходящих. У другого его локтя – Мэрилин Марш. Фенн тихо выплевывает: Никаких подкатов, бога ради! Разумеется, это подкат, уравновешенно отвечает Мэрилин Марш, на который ты совершенно волен ответить отказом. Мы всегда подкатываем; мы вынуждены подкатывать. Считай это продолжением своей беседы с Дугом на прошлой неделе в «Космосе». Маркус Хенри понуждает: Можем поесть вместе, а потом поговорить отдельно, если предпочитаешь. Это одна из причин того, почему мы тебя сюда пригласили. У меня вечерний самолет обратно в Бостон, говорит Мэрилин Марш, а до него ничего существенного. Фенвик ворчит: Так улетай пораньше. Ты обижен, правда. Конечно, обижен. Ну а я нет. Вот и зря.

Маркус Хенри говорит: Я просто откланяюсь, с вашего позволения, пока вы, голубки́, тут все не обсудите. Вы совершаете ошибку, не желая нас выслушать, Фенвик. Вот как? У меня тоже масса причин обижаться: ваш «КУДОВ» нисколько не помог моей вербовочной работе. Но хотите верьте, хотите нет, а страна все-таки превыше всего.

Херня это, Марк, произносит Фенн: превыше всего Компания.