Совершенно особый характер этой работе придавало и еще одно обстоятельство: изначально договор на перевод был заключен не с Альвер, а с ее мужем Хейти Тальвиком (объявление об этом появилось в марте 1945 года в газете Sirp ja vasar / «Серп и молот»). Однако Тальвик не успел закончить работу, так как в мае 1945 года был депортирован в Сибирь, где погиб, предположительно, в июле 1947 года544
. Договор на «Детство» – сразу после депортации мужа – был перезаключен с Бетти Альвер, и ее перевод не просто становится продолжением работы мужа, но приобретает особый личный смысл (в ситуации, когда она не имеет никаких известий о Х. Тальвике). О том, что Альвер вступает в своеобразный диалог с мужем, говорит то, как она использует его наработки: не отказываясь от них, она не копирует его перевод, а вносит в него немногочисленные, но значимые поправки, которые наглядно показывают различие стратегий двух переводчиков545.Сравнение двух переводов оказывается тем интереснее, что перевод Тальвика546
– несмотря на небольшой объем проделанной работы – очень четко демонстрирует его установки в отношении текста-источника. Приведем самое начало повести:В полутемной тесной комнате, на полу, под окном, лежит мой отец, одетый в белое и необыкновенно длинный; пальцы его босых ног странно растопырены, пальцы ласковых рук, смирно положенных на грудь, тоже кривые; его веселые глаза плотно прикрыты черными кружками медных монет, доброе лицо темно и пугает меня нехорошо оскаленными зубами.
Мать, полуголая, в красной юбке, стоит на коленях, зачесывая длинные мягкие волосы отца со лба на затылок черной гребенкой, которой я любил перепиливать корки арбузов; мать непрерывно говорит что-то густым, хрипящим голосом, ее серые глаза опухли и словно тают, стекая крупными каплями слез.
Меня держит за руку бабушка – круглая, большеголовая, с огромными глазами и смешным рыхлым носом; она вся черная, мягкая и удивительно интересная; она тоже плачет, как-то особенно и хорошо подпевая матери, дрожит вся и дергает меня, толкая к отцу; я упираюсь, прячусь за нее; мне боязно и неловко547
.Вступление к повести очень четко структурировано: три первых предложения представляют собой три отдельных абзаца и каждое из них посвящено новому персонажу – будущему герою повести (они названы в начале каждого предложения: отец, мать, бабушка). Всё вместе напоминает скорее три вводные ремарки к пьесе или киносценарию, предваряющие начало действия.
Тальвик в своем переводе дотошно сохраняет синтаксическую и графическую структуру горьковского текста, очевидно, понимая сверхзадачу, которая стоит за этим усложненным синтаксисом: