Творения догматико-полемическое и аскетические

Такой порядок и блаженный Давид, по проречению Святого Духа, так разделил, говоря сначала: «Ведом во Иудеи Бог, то есть в душе, которая еще задерживается в исповедании грехов; ибо Иудея значит исповедание; а в Израиле, то есть в том, кто видит Бога, или, как некоторые толкуют, в праведнике Божием, не только ведом, но и велие имя Его. Потом, призывая нас к высшему и желая показать и самое место, в котором Господь утешается, говорит: И бысть в мире место Его (Пс. 75:2–4), то есть не в смятении сражения и борьбе с пороками, а в мире целомудрия и в постоянном спокойствии сердца. Итак, если кто удостоится завладеть этим местом мира по подавлении плотских страстей, то, с этой ступени восходя и постепенно становясь духовным Сионом, то есть зрителем Бога, будет также и обителью Его».[1348] А это будет тогда, когда плоть (то есть desideria pessima [дурные желания]), перестав вожделевать против духа (то есть desideria bona et spiritalia [желания добрые и духовные]), будет согласоваться с его желаниями и добродетелью, и они начнут соединяться между собою твердым миром и, по изречению Псалмопевца, как братья будут жить заодно.[1349] Указанный порядок или путь жизни подвижнической есть порядок нормальный, и нарушение его есть уже отступление от правил подвижнического искусства и не может вести к цели. «Наше звание (professio), – говорит Кассиан, – которое стремится к созерцанию невидимых тайн, имеет (как и прочие искусства) известный порядок и основание. Знание его бывает двоякое: первое практическое, то есть деятельное, которое относится к исправлению нравов и очищению пороков, второе – теоретическое, которое состоит в созерцании божественных предметов и познании сокровеннейших истин».[1350] Поэтому кто желает достигнуть созерцания Бога, тому необходимо со всем усердием сначала приобрести деятельное знание, так как созерцание без практического знания не может быть приобретено. Если указанные ступени сказанным образом следуют одна за другой, то можно достигнуть высоты, на которую по отнятии одной ступени нельзя перелететь. «Итак, напрасно стремится к созерцанию Бога тот, кто не уклоняется от нечистоты пороков; ибо Дух Божий удалится от лукавства и не будет обитать в теле, порабощенном греху (Прем. 1:4–5)».[1351] Итак, в период трудничества или в период деятельного знания подвижник и должен совершить очищение сердца от терниев и волчцов, которые в нем произросли,[1352] и таким образом отречься от плотского состояния души,[1353] которое делает его членом царства диавола, и перейти к духовному. Само же это отречение имеет разные степени, в совокупности которых и выражается его сущность – смерть миру и распятие себя. Различие этих степеней обусловливается различием самих предметов, от которых нужно отречься подвижнику в период деятельного знания, а потому и самая борьба подвижника имеет известный порядок. Первое из отречений – то, когда телесно оставляются все богатства и стяжания мира,[1354] то есть вообще оставляется внешний мир и условия обычной жизни. Вторая степень отречения – когда оставляются прежние нравы и порочные страсти, как телесные, так и душевные; третье отречение – то, в котором, отвлекая ум свой от всего настоящего и видимого,[1355] созерцаем только будущее и желаем невидимого.[1356] В качестве как бы исторического прообраза для этих явлений в жизни подвижника Кассиан указывает на призвание Авраама, в котором (в призвании) он находит все указанные моменты отречения.[1357] «Эти три отречения, – говорит он, – все вместе совершить повелел Господь Аврааму, когда сказал ему: изыди от земли твоея, от рода твоего и от дому отца твоего (Быт. 12:1). Во-первых, сказал: от земли твоея, то есть от богатства и стяжаний земных; во-вторых, от рода твоего, то есть от прежнего образа жизни: от прежних правил и пороков, кои, прилепившись к нам с самого рождения, являются родственными нам; в-третьих, от дому отца твоего, то есть от всякого воспоминания о мире и обо всем, что представляется взору очей».[1358] Первого рода отречение – телесное оставление предметов внешнего мира – можно назвать борьбою с внешним миром или прямо борьбою внешнею, и это относится уже более к осуществлению подвижничества со стороны внешнего человека, к строю его внешней жизни. Отречение же второе и третье – от страстей и помыслов – можно назвать по преимуществу борьбою внутреннею. Главное в жизни подвижника составляет именно эта внутренняя борьба, ее-то и нужно иметь в виду при изображении жизни подвижника со стороны внутреннего человека. «Немного пользы принесет нам первое отречение, – говорит преп. Кассиан, – если вслед за сим с таким же усердием и ревностью не поспешим совершить и второе. Ибо только тогда, когда успеем стяжать сие второе, возможем достигнуть и третьего, в коем, исшедши из дома прежнего своего отца, который, как упомянули мы, есть отец наш от начала рождения по ветхому человеку и прежней жизни, когда мы были естеством чада гнева, всецело устремим взор ума своего к небесному».[1359] Итак, излагая взгляды преп. Кассиана на осуществление подвижничества со стороны внутреннего человека, нужно представить жизнь подвижника: 1) в период трудничества или борьбы, направленной к пересозданию своей внутренней жизни, 2) изобразить состояние его духовного совершенства.