Творения догматико-полемическое и аскетические

«Подобно тому как для больного недостаточно одного желания быть здоровым, нужно, чтобы податель жизни Бог дал силы для здоровья»,[1288] и человек, хотя может сам собою желать добродетели и обнаруживать рвение (appetitus), но, чтобы исполнить сии желания, всегда нуждается в помощи Божией.[1289] И весь спасительный процесс представляет собою постоянное взаимодействие силы Божией и силы человеческой.[1290] Так как спасительный процесс совершается через веру и добрые дела, то начало их, самое семя, из которого они произрастают (желание веры и добрых дел, даже рвение (appetitus) к ним), – от человека; но первоначальное возникновение, получение веры и совершение каждого доброго дела необходимо зависит от помощи благодати Божией. Нужно сказать, что в решении вопроса об отношении благодати к воле человека преп. Кассиан принимает во внимание не столько степени (моменты) спасительного процесса или собственно степени нравственного совершенства, сколько – для более точного выяснения соотношений свободы и благодати – психологические моменты волевого процесса. Первое ясное звено этого процесса есть желание, которое при усиленной мотивировке ведет человека к решению осуществить предмет желания и к самому осуществлению, и вот по отношению к этим психологическим моментам воли и рассматривает преп. Кассиан действие благодати. И такая постановка дела при выяснении вопроса об отношении воли человека к благодати как внутренне действующей силе, очевидно, наиболее правильна, ибо каждый отдельный акт волевой деятельности есть результат цельного сложного процесса развития внутренней силы человеческого духа, а не моментальное простое наклонение человека в ту или другую сторону под влиянием посторонней силы. Нужно понимать волю чисто по-пелагиански, то есть как простую форму, а не силу, чтобы иначе решать этот вопрос. Если же воля есть сила, если существуют не отдельные только акты волевой деятельности, а за ними скрывается еще нечто другое, что предшествует и обусловливает собою их, то и нужно рассматривать чисто психологически отношение воли к благодати (тоже как силе) в процессе ее развития и деятельности (воли). Вот почему Иоанн Кассиан и говорит, что в такой решительной постановке, как это предлагают, вопрос этот не может быть решен, когда рассматривают не моменты волевого процесса, а прямо один известный акт воли. И по отношению к вере, которой открывается спасительный процесс, нужно держаться того же приема. Это тем более, что вера, как исходный пункт совершения спасительного процесса, должна быть понимаема не как просто теоретическое согласие ума с положениями христианской религии, а как уже известное субъективное отношение к проповедуемому, собственно расположение к нему, как живой импульс.[1291] И уверовать во Христа дело сложное, требующее не только внимательности к проповеди, но и отречения от себя, живого сознания греховности и перемены самого жизнеопределения,[1292] и все это переживается в особого рода чувствах. И вот в созидании веры, в ее возникновении и делается необходимою благодать Божия, которая, как уже внутренне действующая сила, имея как бы привязочным пунктом собственное желание человека веровать, укрепляет это желание и решимость искать веры и, наконец, производит самую веру.[1293] То же самое нужно сказать и относительно доброй деятельности. Желание человека, как начальный акт его волевой деятельности, возникающей и помимо внутреннего действия благодати, обращается в решимость и переходит в исполнение непременно при помощи благодати Божией. Так что начало доброго волевого акта может полагаться самим человеком, но развитие, осуществление и укрепление его невозможно без благодати. В этом именно смысле Иоанн Кассиан и говорит в заключение своих рассуждений, что Divinae esse gratiae, ut effici valeant exercitia praedicta virtutum; sed ita, ut possibilitas non exstinguatur arbitrii [равным образом принадлежит Божественной благодати то, чтобы могли быть доведены до конца упомянутые выше упражнения в добродетелях, но так, чтобы не оказалась погашенной возможность для произволения].[1294] К тому же действию благодати нужно затем относить ut acquisitae virtutis perseverantia teneatur, sed ita, ut captivitatem libertas addicta non sentiat [чтобы сохранялось упорство в приращении добродетелей, но так, чтобы свобода не чувствовала себя отданной в неволю].[1295] Итак, в каждом добром акте воли участвуют и свобода и благодать, и начало принадлежит свободе, а потом присоединяется благодать, как внутренне действующая сила, и при ее только содействии приходят в исполнение добрые желания человека или добрый акт воли.[1296] Отсюда первоначальное возникновение веры и доброй деятельности должно быть приписываемо благодати Божией; вера и добрая деятельность возникают от благодати и без нее невозможны. Собственный произвол человека настолько слаб и бессилен, что сам по себе не может вести к положительным добрым результатам, и возникающие от природной способности добрые расположения можно исполнить только при помощи Божией, как и говорит апостол: желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу (Рим. 7:18).[1297] И человек, даже праведный, то есть уже ставший на путь спасительный, непрестанно колеблется и в каждое мгновение готов пасть, и необходима помощь Божия, чтобы он от слабости произвола не погиб в падении своем и чтобы вера и добрая деятельность укреплялись и достигали совершенства.[1298] Если теперь в спасительном процессе, взятом в целой совокупности, различают обыкновенно моменты (возникновение веры и доброй деятельности, их возрастание и совершенное укрепление), то, по Иоанну Кассиану, нужно признать полную необходимость благодати для всех этих моментов. Благодатная помощь Божия решительно необходима в деле духовно-нравственного роста, и на всех ступенях этот рост собственно принадлежит не усилиям человека, а ей. Gratia Dei ас misericordia, – говорит Иоанн Кассиан, – semper operat in nobis, ea, quae bona sunt [благодать и милосердие Божие всегда производят в нас то, что хорошо].[1299] «Почему коль скоро она оставит, то своим трудом и тщанием уже ничего не успеешь и без ее помощи сам не возвратишь себе опять прежнего состояния, как бы не было велико собственное старание и усилие духа».[1300] А что здесь говорится именно о благодати в смысле внутреннего, таинственного воздействия на человеческую душу, а не в смысле благодати внешней, это ясно видно из дальнейшей речи в том же «Собеседовании» (IV, 5), особенно из слов: «…иные в ее (то есть благодати) сокровенных и неожиданных посещениях исполняются благоуханием духовным, превышающим всякую приятность мастей, составляемых человеческим искусством, так что дух, будучи проникнут сею сладостию, вземлется в некоторое исступление духовное».[1301] И под влиянием такого воздействия благодати Божией все духовные силы человека как бы повышаются в своей энергии, и то, чего прежде человек не мог достичь своими силами и старанием, теперь по благодати Божией дается ему. Под влиянием только этой благодати человек начинает уразумевать и понимать (intelligere) смысл самых заповедей Божиих, и никакое учение, никакое изучение сами по себе не могут привести человека к этому, потому, конечно, что закон духовен, а человек плотян, и нужно некоторое одухотворение человека, чтобы он понял смысл заповедей. Вот почему святые мужи никогда и не надеялись собственным тщанием устроить тот путь, по коему надлежало идти, и для уразумения закона искали просвещения (illuminationis) от Бога, ежедневно (quotidie) взывая к Нему: Пути Твоя, Господи, скажи ми, и стезям Твоим научи мя (Пс. 24:4); Открый очи мои, и уразумею чудеса от закона Твоего (Пс. 118:18).[1302] «Так и св. Давид, – говорит преп. Кассиан, – ищет у Господа вразумления, посредством которого мог бы познать заповеди Божии, хотя уже знал их, как они написаны в книге закона, говоря: Раб Твой есмь аз: вразуми мя (da mihi intellectum) и увем свидения Твоя (ut discam mandata tua) (Пс. 118:125). Хотя по самой природе своей он обладал разумом и имел уже действительное познание о заповедях, содержащихся в законе, однако ж чтобы полнее постигнуть его, умоляет о сем Господа, будучи уверен, что для духовного разумения закона (ad intelligendam spiritaliter legem) и более ясного познания заповедей вовсе не достаточно того, что вложено в него природою (per naturam conditionis insertum est), если не придет к нему Божественное просвещение и не осветит внутренних чувств его».[1303] «И апостол Павел говорил то же самое, что говорим мы: Разумей, что я говорю. Да даст тебе Господь разумение во всем (2 Тим. 2:7)».[1304] Неудивительно поэтому, что и самая вера как в ее первоначальном возникновении, так и в возрастании и совершеннейшем проявлении зависит от действия на дух человека этой же благодати Божией. Приводя слова апостола Павла: вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него (Флп. 1:29), преп. Кассиан замечает: «…здесь свидетельствуется, что как начаток нашего обращения и веры, так и терпение в страданиях даруется нам от Господа (donari nobis a Domino)».[1305] «Ipsa fides a Domino concedatur»,[1306] – говорит преп. Кассиан и в дальнейшей речи ясно раскрывает необходимость благодати для возрастания и совершенства веры. «Апостолы в такой мере чувствовали, что все относящееся к спасению подается Богом, что даже просили от Господа, чтобы самая вера у них исполнялась (ut ipsam quoque fidem praestari sibi a Domino postularent), и, не присвояя ложно полноты ее свободе воли, но веруя, что она подается Богом, говорили: „Господи, приложи нам веру“ (Domine auge nobis fidem [Господи, умножь в нас веру (Лк. 17:5)])».[1307] Сам Спаситель научает, что наша вера шатка и немощна и не может стоять сама по себе, если не будет подкреплена помощью Божией, когда говорит апостолу Петру: Симон! Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя (Лк. 22:31–32).[1308] И некто другой, чувствуя в себе слабость и что вера его готова потерпеть кораблекрушение, молит Господа о помощи веры своей: Господи, помоги моему неверию (Мк. 9:24).[1309] «Итак, – говорит преп. Кассиан, – мужи евангельские и апостольские вполне чувствовали, как всякое добро совершается не иначе, как с помощью Божией (consummari auxilio Domini), и исповедали, что своими силами, или свободою своей воли, они не могут сохранить невредимою даже веру свою, почему молили Господа то вспомоществовать ей, то даровать ее (vel adjuvari in se, vel donari sibi)».[1310] Псалмопевец говорит: Аще глаголах: подвижеся нога моя – от шаткости нашей свободы, – милость Твоя, Господи, помогаше ми (Пс. 93:18); опять со своей нетвердостью соединяет помощь Божию, исповедуя, что то, чтобы не подвиглась (movere) нога веры (pes fidei), не есть дело собственного усилия, а милосердия Божия.[1311] Если же вера Петра имела нужду в помощи Божией, чтобы не ослабеть, то кто будет столько самонадеян и слеп, что для сохранения ее в себе думал бы не иметь нужды в ежедневном содействии Божием.[1312] «Поэтому-то неразумно и даже святотатственно какие-нибудь добрые дела присвоить своим усилиям, а не благодати и помощи Божией (gratiae et adjutorio), когда Господне изречение свидетельствует, что без Его вдохновения и содействия (sine inspiratione et cooperatione) никто не может приносить духовных плодов. И святой апостол внушает: Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил? (1 Кор. 4:8)».[1313] И не только вера в ее начальном возникновении, росте и совершенствовании, но и всякое доброе дело и желание приводится в исполнение только при помощи благодати Божией. Nam bonarum rerum non tantum suggestor, sed etiam fautor atque impulsor est Deus [1314] [Ведь Бог не только подсказывает благие вещи, но и покровительствует им, и подталкивает к ним] ut et bonam voluntatem nostram et operis consummationem a Domino in nobis impleri [наша добрая воля, и совершение действия исполняется в нас Господом].[1315] Тем более человек не может без помощи Божией укрепляться в доброй деятельности: стойкость против искушения, укрепление и совершенство (perfectio) в добрых делах – все это подается Богом. «Совершенство терпения (summa tolerantiae), – говорит преп. Кассиан, – через которое мы можем выдерживать находящие искушения, состоит не столько в нашей крепости, сколько в милосердии и умерении (moderatione) Божием, как говорит апостол: верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести (1 Кор. 10:13)».[1316] «Давид, – говорит в другом месте преп. Кассиан, – знал, что он вовсе не может иметь успеха в своем труде от собственного только тщания, так что неоднократно молитвою умолял Господа, чтобы Он благоволил управлять его, говоря: в деле рук наших споспешествуй нам (Пс. 89:17)».[1317] И надо верить, что мы не можем достигнуть совершенства в делах без помощи Божией, если и совершать их не можем sine divinae protectionis auxilio, inspirationisque ejus et castigationis atque exortationis gratia [без помощи Божественной защиты, без вдохновения, порицания и побуждения благодатью], которую (благодать) Бог вливает в наши сердца, милостивно посещая нас или через другого, или Сам Собою.[1318] Ведь для укрепления в доброй деятельности и совершенства в ней необходимо постоянное понуждение себя, постоянный жар ревности, постоянство доброго расположения, а все это невозможно, если благодать Божия своими воздействиями на наше сердце не будет поддерживать и влагать в нас этот жар и ревность.[1319] Поэтому-то преп. Кассиан и говорит, что «недостаточно, чтобы только начала спасения (то есть возникновение веры и доброй деятельности) были положены в нас благодатью Божией, если они не будут возводимы к совершенству тем же милосердием и ежедневной помощью (non sufficere sibi salutis principia dono Dei gratiaque collata, nisi fuerint cadem miseratione ipsius et quotidiana opitulatione perfecta). Ибо не свободная воля, но Господь решит окованныя (Пс. 145:8), не наша сила, но Господь возводит низверженныя (Пс. 145:8), не наше мужество, но Господь утверждает вся ниспадающия».[1320] Самое старание наше без содействия Божия никогда не может привести к совершенству чистоты (то есть добродетели), если она не будет дарована благостью Божией.[1321]