Творения преподобного Максима Исповедника. Книга II. Вопросоответы к Фалассию

Стало быть, тот, кто, наподобие Саула, придерживается одной только буквы Писания, отвергая смыслы соответствующие естеству, не принимает также и таинственным образом провозглашенное призвание язычников; он, как [глупый] ротозей, [привязан] к плотскому удовольствию, которое, по его мнению, соответствует Закону. И когда это телесное расположение [души], созвучное Закону, полностью господствует над теми, кто живет одной только чувственной жизнью, то у них нельзя обнаружить какого-либо голода, [алчущего] божественного ведения в духе. [1310] Ведь [такой] голод есть поистине [ощущение] недостатка благ, познаваемых на самом опыте, а также нехватка и полная нужда в духовной пище, которой поддерживается бытие души. [1311] Ибо разве кто-нибудь может счесть за голод или [почувствовать] ущербность [в чем-либо], когда отсутствие этого им вовсе не понимается? Вследствие чего при жизни Саула и не случается голода, потому что пока буква Закона живет и царствует над погруженными в материю иудеями, [среди них] не присуще появляться нужде в духовном ведении. Когда же после смерти Саула, то есть после кончины буквы, просияла заря евангельской Благодати и царство над мыслью [людей] духовных принял всехвальный Давид то есть духовный закон (ибо [имя] Давид толкуется как презрение и как сильный зрением: одно предполагает преобладание буквы над духом, как это было у иудеев, а другое, высказываемое в отношении христиан, означает победу духа над буквой), [1312] тогда и познается голод по духовному ведению как вообще во всем верующем народе, так в душе каждого отдельного [верующего]. И [это происходит] всякий раз, когда внешняя проявленность буквы предпочитается таинственному созерцанию в духе, то есть душа Писания считается чем-то менее ценным, чем его тело. [1313] Ибо поистине испытывает голод народ, [состоящий из людей] верующих и познавших [эту] истину, а также душа каждого [верующего], когда они покинув духовное и благодатное созерцание, становятся рабами прообразов буквы, не напитывая ум величавыми умозрениями, но [лишь] наполняя чувство страстными мечтаниями вместе с телесными отпечатлениями символов Писания. Поэтому и бысть глад по божественному ведению три лета лето по лету. Ведь всякий, кто не притекает к духовному созерцанию Божественного Писания, отвергает тем самым, наподобие иудеев, и естественный закон, а также не ведает закона Благодати, которым даруется обожение [всем] руководствующимся этим законом. [1314]

Итак, трехлетний голод, [о котором речь идет в данном месте Писания,] обнаруживает тот голод, который проявляется у нерадеющих о своем [духовном] восхождении при созерцании [Писания]: он делается явным в трех законах — естественном, писаном и благодатном, соразмерно нужде в ведении, присущей каждому. [1315] Ведь радеть о познании Писания совсем не может тот, кто отвергает естественные смыслы сущих, [доступные нам] в [духовном] созерцании, и кто, упорно придерживаясь одних только материальных символов, не постигает духовного величия, [содержащегося] в них. Ибо когда [над умом] владычествует одно только историческое повествование Писаний, тогда не исчезает и довлеющая над мыслями сила преходящих и временных [вещей]. [1316] [И таким образом] еще остаются в живых чада и потомки умершего Саула числом семь, то есть остается телесное и преходящее служение Закона, от которого, по приведенной выше причине, обычно рождается у людей, любящих тело, страстное расположение [души], которое имеет [своим] помощником [в приумножении] лжи порядок, обнаруживающийся в символах. [1317] По этой причине, как я думаю, не было голода во дни Саула, то есть во время законнического служения по плоти нельзя было обнаружить [в иудеях] нужды в духовном ведении. Однако во время евангельской благодати, когда владычество буквы уже прошло, а мы тем не менее не воспринимаем все Писание духовно, то тогда, разумеется, испытываем голод, не вкушая подобающего христианам таинственного служения по духу. И как только мы, чувствуя [бытие] наподобие Давида, взыскуем лицо Господа, [1318] то [сразу же] ясно научаемся, что, поскольку мы не воспринимаем соответствующие естеству смыслы [вещей] для того, чтобы взойти к таинственному созерцанию в духе, но еще придерживаемся телесных помыслов буквального Закона, постольку благодать ведения отнимается [у нас].