41.
Когда же домашние дела устроились по его мысли и как не чаяли неверные, которые не знали его, тогда замышляет в уме нечто большее и возвышеннейшее. Другие смотрят только у себя под ногами, рассчитывают, как бы свое только было в безопасности (если это истинная безопасность), далее же не простираются и не могут выдумать или привести в исполнение ничего великого и смелого, но он, хотя во всем другом соблюдал умеренность, в этом же не знает умеренности; напротив того, высоко подъяв главу и озирая окрест душевным оком, объемлет всю вселенную, куда только пронеслось спасительное слово. Примечая же, что великое наследие Бога, стяжанное Его учениями, законами и страданиями, язык свят, царское священие (1 Пет. 2, 9), приведено в худое положение, увлечено в тысячи мнений и заблуждений, и виноград, перенесенный и пересаженный из Египта – сего безбожного и темного неведения, достигший красоты и необъятного величия, так что покрыл всю землю, распростерся выше гор и кедров, – сей самый виноград поврежден лукавым и диким вепрем – диаволом (Пс. 79:9–14), – примечая это, Василий не признает достаточным в безмолвии оплакивать бедствие и к Богу только воздевать руки, у Него искать прекращения обдержащих зол, а самому между тем почивать; напротив того, он вменяет себе в обязанность и от себя привнести нечто и оказать какую-нибудь помощь. 42. Ибо что горестнее сего бедствия? И о чем более должно заботиться взирающему горе? Когда один делает хорошо или худо, сие ничего не предвещает для целого общества. Когда целое в хорошем или худом положении, тогда по необходимости и каждый член общества приходит в подобное же состояние. Сие-то представлял и имел в виду и сей попечитель и предстатель общего блага. И поелику, как думает Соломон заодно с самой истиной, моль костем сердце чувственно (Притч. 14:30), и беззаботный бывает благодушен, а сострадательный – скорбен, неотступный помысл сушит его сердце, то Василий приходил в содрогание, скорбел, уязвлялся, был в положении то Ионы, то Давида, отрицашеся души (Иона. 4:8), не давал ни сна очам, ни дремания веждам (Пс. 131:4), заботами изнурял останок плоти, пока не находил уврачевания злу. Он взыскует Божеской или и человеческой помощи, только бы остановить общий пожар и рассеять облежащую нас тьму.43.
И так изобретает следующее одно весьма спасительное средство. Сколько мог, углубившись в себя самого и затворившись с Духом, напрягает все силы человеческого разума, перечитывает все глубины Писания и учение благочестия предает письмени. Делает возражения еретикам, борется и препирается с ними, отражает их чрезмерную наглость и тех, которые были под руками, низлагает вблизи разящим оружием уст, а тех, которые находились вдали, поражает стрелами письмен, не менее достойных уважения, как и начертания на скрижалях, потому что изображают законы не одному иудейскому, малочисленному народу, не о пище и питии, не о жертвах, установленных на время, не о плотских очищениях, но всем родам, всем частям вселенной, о слове истины, которым приобретает спасение.Но было у него и другое средство. Поелику как дело без слова, так и слово без исполнения равно не совершенны, то он присовокупляет к слову и содействие самых дел. К одним идет сам, к другим посылает, иных зовет к себе, дает советы, обличает, запрещает
(2 Тим. 4:2), угрожает, укоряет, защищает народы, города, людей частных, придумывает все роды спасения, всем врачует. Сей Веселеил, архитектон Божией скинии (Исх. 31:1–2), употребляет в дело всякое вещество и искусство, все соплетает вместе, чтобы составилось преизящество и стройность единой красоты. 44. Нужно ли уже говорить о другом чем?