После сего царь, виня сам себя и будучи побежден похвалами Василию (и враг дивится доблести противника), не велит делать ему насилия; и как железо, хотя смягчается в огне, однако же не перестает быть железом, так и он, переменив угрозы в удивление, не принял общения с Василием, стыдясь показать себя переменившимся, но ищет оправдание наиболее благоприличное. И сие покажет слово. 52.
Ибо в день Богоявления, при многочисленном стечении народа, в сопровождении окружающей его свиты, вошед во храм и присоединясь к народу, сим самым показывает вид единения. Но не должно прейти молчанием и сего. Когда вступил он внутрь храма и слух его, как громом, поражен был начавшимся псалмопением; когда увидел он море народа, а в алтаре и близ оного не столько человеческое, сколько ангельское благолепие, и впереди всех в прямом положении стоял Василий, каким в слове Божием описывается Самуил (1 Цар. 7:10), не восклоняющийся ни телом, ни взором, ни мыслью (как будто бы в храме не произошло ничего нового), но пригвожденный (скажу так) к Богу и к престолу, а окружающие его стояли в каком-то страхе и благоговении; когда, говорю, царь увидел все сие и не находил примера, к которому бы мог применить видимое, – тогда пришел он в изнеможение, как человек, и взор и душа его от изумления покрываются мраком и приходят в кружение. Но сие не было еще приметным для многих. Когда же надобно было царю принести к Божественной трапезе дары, приготовленные собственными его руками,[321] и по обычаю никто до них не касался (не известно было, примет ли Василий), – тогда обнаруживается его немощь. Он колеблется на ногах, и если бы один из служителей алтаря, подав руку, не поддержал колеблющегося и он упал, то падение сие было бы достойно слез. 53. О том же, что и с каким любомудрием вещал Василий самому царю (ибо в другой раз, быв у нас в церкви, вступил он за завесу и имел там, как весьма желал, свидание и беседу с Василием), нужно ли говорить что иное, кроме того, что окружавшие царя и мы, вошедшие с ними, слышали тогда Божии глаголы. Таково начало и таков первый опыт царского к нам снисхождения; сим свиданием, как поток, остановлена большая часть обид, какие дотоле наносили нам.54.
Но вот другое происшествие, которое не маловажнее описанных. Злые превозмогли; Василию определено изгнание, и ничего не недоставало к исполнению определения. Наступила ночь; приготовлена колесница; враги рукоплескали; благочестивые уныли; мы окружали путника, с охотой готовившегося к отъезду; исполнено было и все прочее, нужное к сему прекрасному поруганию. И что же? Бог разоряет определение. Кто поразил первенцев Египта, ожесточившегося против Израиля, Тот и теперь поражает болезнью сына царева. И как мгновенно! Здесь писание об изгнании, а там определение о болезни; и рука лукавого писца удержана, святой муж спасается, благочестивый делается даром горячки, вразумившей дерзкого царя! Что справедливее и скоропостижнее сего? А последствия были таковы. Царев сын страдал и изнемогал телом; сострадал с ним и отец. И что же делает отец? Отовсюду ищет помощи, избирает лучших врачей, совершает молебствия с усердием, какого не оказывал дотоле и повергшись на землю, потому что злострадание и царей делает смиренными. И в этом ничего нет удивительного: и о Давиде написано, что сначала также скорбел о сыне (2 Цар. 12:16). Но как царь нигде не находил врачевства от болезни, то прибегает к Василиевой вере. Впрочем, стыдясь недавнего оскорбления, не сам от себя приглашает сего мужа, но просить его поручает людям наиболее к себе близким и привязанным. И Василий пришел, не отговариваясь, не упоминая о случившемся, как сделал бы другой; вместе с его пришествием облегчается болезнь, отец предается благим надеждам. И если бы к сладкому не примешивал он горечи и, призвав Василия, не продолжил в то же время верить неправославным, то, может быть, царев сын, получив здравие, был бы спасен отцовыми руками, в чем были уверены находившиеся при этом и принимавшие участие в горести.55.
Сказывают, что в скором времени случилось то же и с областным начальником. Постигшая болезнь и его подклоняет под руку святого. Для благоразумных наказание действительно бывает уроком; для них злострадание нередко лучше благоденствия. Правитель страдал, плакал, жаловался, посылал к Василию, умолял его, взывал к нему: «Ты удовлетворен; подай спасение!» И он получил просимое, как сам сознавался и уверял многих, не знавших о сем, потому что не переставал удивляться делам Василиевым и пересказывать о них.