Творения. Том первый. СЛОВА.

Хвалит ли кто нестяжательность, жизнь скудную и не терпящую излишеств? Но что же бывало когда у Василия, кроме тела и необходимых покровов для плоти? Его богатство – ничего у себя не иметь и жить с единым крестом, который почитал он для себя дороже многих стяжаний. Невозможно всего приобрести, хотя бы кто и захотел, но надобно уметь все презирать и таким образом казаться выше всего. Так рассуждал, так вел себя Василий. И ему не нужны были ни алтари, ни суетная слава, ни народное провозглашение: «Кратес дает свободу фивянину Кратесу». Он старался быть, а не казаться только совершенным, жил не в бочке и не среди торжища, где мог бы всем наслаждаться, самый недостаток обращая в новый род изобилия. Но без тщеславия был убог и нестяжателен и, любя извергать из корабля все, что когда ни имел, легко преплыл море жизни.

61. Достойны удивления воздержание и довольство малым, похвально не отдаваться во власть сластолюбию и не раболепствовать несносному и низкому властелину – чреву. Кто же до такой степени был почти невкушающим пищи и (не много будет сказать) бесплотным? Многоядение и пресыщение отринул он, предоставив людям, которые уподобляются бессловесным и ведут жизнь рабскую и пресмыкающуюся. А сам не находил великого ни в чем том, что, пройдя через гортань, имеет равное достоинство; но пока был жив, поддерживал жизнь самым необходимым и одну знал роскошь – не иметь и вида роскоши, но взирать на крины и на птиц, у которых и красота безыскусственна, и пища везде готова, – взирать сообразно с высоким наставлением (Мф. 6:26–28) моего Христа, обнищавшего для нас и плотью, чтобы обогатились мы Божеством. От сего-то у Василия один был хитон, одна была верхняя ветхая риза, а сон на голой земле, бдение, неупотребление омовений составляли его украшение; самой вкусной вечерей и снедью служили хлеб и соль – нового рода приправа, и трезвенное и не оскудевающее питие, какое и не трудившимся приносят источники. А этим же, или не оставляя этого, облегчать и врачевать свои недуги было у него общим со мной правилом любомудрия. Ибо мне, скудному в другом, надлежало сравниться с ним в скорбной жизни.

62. Велики девство, безбрачная жизнь, вчинение с Ангелами – существами одинокими, помедлю говорить: со Христом, Который, благоволив и родиться для нас, рожденных, рождается от Девы, узаконяя тем девство, которое бы возводило нас отселе, ограничивало мир, лучше же сказать, из одного мира препосылало в другой мир, из настоящего в будущий. Но кто же лучше Василия или девство чтил, или предписывал законы плоти, не только собственным своим примером, но и произведениями своих трудов? Кем устроены обители дев? Кем составлены письменные правила, которыми он уцеломудривал всякое чувство, приводил в благоустройство каждый член тела и убеждал хранить истинное девство, обращая внутреннюю красоту от видимого к незримому, изнуряя внешнее, отнимая у пламени стираемое вещество, сокровенное же открывая Богу – единому Жениху чистых душ, Который вводит к Себе души бодрствующие, если исходят во сретение Ему со светло горящими светильниками и с обильным запасом елея.

Много было споров и разногласий о жизни пустыннической и уединенно-общежительной. Без сомнения, та и другая имеет в себе и доброе и худое не без примеси. Как первая, хотя в большей степени безмолвна, благоустроена и удобнее собирает к богомыслию, но, поелику не подвергается испытаниям и сравнениям, бывает не без надмения, – так другая, хотя в большей степени деятельна и полезна, но не изъята от мятежей. И Василий превосходнейшим образом соединил и слил оба сии рода жизни. Построил скиты и монастыри не вдали от общин и общежитий, не отделял одних от других, как бы некоторой стеной, и не разлучал, но вместе и привел в ближайшее соприкосновение и разграничил, чтобы и любомудрие не было необщительным, и деятельность не была нелюбомудренной; но как море и суша делятся между собой своими дарами, так и они бы совокупно действовали к единой славе Божией.