Творения. Том первый. СЛОВА.

Как Царь, Господь Иисус Христос, по учению св. Григория, основал на земле новое, благодатное царство, Церковь Свою, которой Он Сам управляет и в которой всякий, добровольно признающий Его Царем, может находить все средства к воссоединению с Богом и достижению вечного блаженства. Лишенный общения с Богом и нося в себе омраченную грехом природу, падший человек одними собственными силами не в состоянии приблизиться к Богу и возвратить себе потерянное блаженство. Но во имя заслуг Искупителя он получает Божественную благодать, освящающую его и сообщающую ему силы к совершению подвигов добродетели и достижению нравственного совершенства. Таким образом, добродетель и способность к нравственному совершенствованию и возвращению к Богу, по мысли Назианзина, приходит к искупленному человеку вместе с Божественным озарением, или благодатью. Последняя освящает и оживотворяет его духовную природу подобно тому, как солнце освещает и оживляет природу видимую, и как солнце чувственные очи делает «солнцевидными» (ἡλιοειδεῖς), так благодать духовные природы делает «боговидными» (θεοειδεῖς).[1274] Это, впрочем, далеко не означает того, что человек со своей стороны безусловно неспособен к добру, не может участвовать в подвигах добродетели и что все значение в деле нравственного совершенствования и достижения вечного спасения принадлежит исключительно одной благодати; напротив, при действии Божественной благодати и сам человек, сохранивший в себе способность к добру и в падшем своем состоянии, участвует в добродетели своей свободной волей. Вообще в учении о спасении человека св. Григорий Богослов был одинаково чужд крайних воззрений – Августиновского и Пелагиева, получивших столь широкое развитие на Западе в пятом веке. Если в уме блж. Августина, под влиянием обстоятельств его жизни и глубоко благочестивого чувства – сознания человеческого бессилия в деле добра и безусловного благоговения перед Божественной благодатью, сложилось убеждение, что собственные силы человека в деле спасения ничего не значат и что только одна Божественная благодать указывает ему истинный путь и спасает его, то в уме Назианзина, жившего при совершенно других условиях и обстоятельствах, такое убеждение, очевидно, не могло иметь места. С другой стороны, под влиянием глубокого сознания расстройства и повреждения грехом природы человека и под влиянием тяжелой борьбы между духом и плотью, – борьбы, в которой нередко победа склоняется на сторону последней и которую так горько св. Григорий оплакивает в своих стихотворениях, – он не мог, подобно Пелагию, усвоять все значение в деле нравственного совершенства самому человеку и отрицать при этом содействие сверхъестественной силы или благодатной помощи со стороны Бога. Подобно другим восточным отцам и учителям Церкви, он твердо держался середины между этими двумя крайностями. Добродетель и вообще все спасение человека, по воззрению Назианзина, совершается им самим, но не иначе как только при помощи Божией, при содействии внутренно освящающей и возрождающей его силы Божественной благодати. «Так как, – говорит он, – если люди столь высокого мнения о своих заслугах, что все приписывают себе самим, а не Тому, Кто их создал и даровал им мудрость, – не Подателю благ, то таких слово Божие учит, что нужна Божия помощь даже для того, чтобы пожелать добра, тем более самое избрание должного есть нечто Божественное, дар Божия человеколюбия».[1275] Но, с другой стороны, «добродетель не есть дар только великого Бога, так как при этом даре необходимо, – говорит св. Григорий, – и твое собственное стремление»,[1276] чтобы, таким образом, «дело спасения зависело как от нас, так и от Бога».[1277] Подобно тому как, по объяснению Богослова, при всей остроте нашего зрения глаза наши видят различные предметы не иначе как при помощи великого светила (т. е. солнца), освещающего наши глаза, так точно и в деле нравственного совершенствования при нашей способности к добру и самостоятельной деятельности необходима помощь великого Бога. Поэтому для преуспеяния в добродетели Бог сотворил нас со способностью к добру. Он же подает нам и силу, хотя рядом с этими двумя богодарованными долями необходима и наша собственная деятельность.[1278] В каком именно отношении находятся между собой Божественная благодать и свобода воли человека в деле его нравственного совершенствования и спасения? В подробное раскрытие этого вопроса св. Григорий не входил. И вообще учение о благодати у него, как и у других восточных отцов и учителей Церкви, представляется только в общем и кратком виде. Это обстоятельство находит себе объяснение, без сомнения, в самом характере данного догматического вопроса, – характере, далеко не соответствовавшем общему направлению восточных умов. Восточный человек – теоретик по природе, в противоположность западному, практику, – интересовался вопросами более теоретического, нежели практического характера, более вопросами религии, чем вопросами нравственности. Следовательно, такой вопрос, как вопрос о благодати в ее отношении к нравственной деятельности человека, где именно требуется определить степень участия в деле совершения спасения человека, с одной стороны, Божественной благодати, с другой – самого человека, так сказать – провести в нравственной деятельности человека правильную границу между действием благодати и действием свободной воли человека, – на Востоке не мог возбудить к себе такого живого интереса, какой проявился в свое время на Западе, тем более в такую пору, когда внимание Востока было всецело посвящено вопросам о Святой Троице, о Сыне Божием и подобным вопросам теоретического характера. Восточные отцы и учители Церкви, между ними и Назианзин, не входя в подробное исследование вопроса о благодати и ее отношении к свободной воле человека в деле спасения, полагали достаточным в данном случае ограничиться признанием той несомненной истины, что спасение человека совершается самим человеком, свободно, но не иначе как только при содействии освящающей и возрождающей его силы Божественной благодати.