Ты плыви ко мне против течения

– Сегодня уж по-нашенски угостим, а вдругорядь по-городскому, – решила баба Дуня.

– Давайте я вам помогу.

– Всё готово.

– Тогда я пойду оденусь да причешусь.

– Причешись, душа моя, причешись. Только волосы, что в расческе останутся, не выкинь гляди. Пригодятся…

* * *

У бабушек и гости бабушки. Сидели рядком напротив хозяйки: Вера Тмутараканьевна, Надежда Тмутараканьевна, Любовь Тмутараканьевна и Софья Мудреевна. Старушкам давно уже минуло семьдесят, но нужно было очень их не любить, чтоб, не сморгнув, дать им пятьдесят пять. От силы можно было дать пятьдесят три, а то и пятьдесят два.

На столе, вея теплом русской печи, вздымался пирог, какого в наши дни не бывает. Ну а если бывает, так только в Кипрей-Полыхани. В центре пирога имелась продушина. Из нее колечками выбирался белый парок.

У бабушек глаза блестели.

– Цветочный?

– Цветочный! – гордо сказала бабушка Малинкина и повела над пирогом руками, чтоб уберечь от нечаянного сглаза и заодно приглашая отведать.

Что Настя Никитична такого пирога не едала, об этом и речь молчит, но ведь и бабушки-гостьи пальчики облизывали.

Запивали пирог квасом из семи кувшинов. Каждый квасок ударял в носок, и всяк по-своему.

Утоливши гостевой голод, бабушки Тмутараканихи и особенно Мудреевна затеяли разговор. Насте Никитичне показалось, что затеяли они его неспроста. Насторожилась, но тема была до того непривычная – ушки развесила и забыла думать о себе.

– Спрык-траву надысь искала, – отирая ладошкой рот, первой заговорила Мудреевна.

– Ключ, что ли, запропастился? – удивилась баба Дуня. – В какие двери у нас тут ломиться-то?

– Милая! – слегка возмутилась Мудреевна. – Спрык-трава не только железо ломает…

– А невидимкой тебе зачем быть?

– У нее внучок в медицинский экзамен держит, – чтоб унять спор, сказала Вера Тмутараканьевна.

– Ну, это другое дело, – успокоилась баба Дуня. – Косу, что ли, ходила ломать? – И пояснила Насте Никитичне: – О спрык-траву коса ломается. Как переломишь, бери охапку травы да и кинь в реку. Вся трава по течению поплывет, а спрык-трава супротив.

– Нет, – сказала Мудреевна, – я за спрык-травой к дятлу ходила, забивала дупло железом. Принес травку, длинноносый. Железо порвал, а травку бросил мне…

– Ездила в город-то?

– Пока нет. Внучок во втором потоке сдает.

– Я сама грех на душу взяла, – призналась баба Дуня. – Зятю одолень-траву добывала. В директора́ ему захотелось, а знакомств нету. Мужик сам умный, с напором, хваткий, а производство у них как есть заваливается. Ладно, думаю, помогу народному хозяйству.

– А я что-то не знаю одолень-травы, – спохватилась Надежда Тмутараканьевна.

– В стрелу растет. Цвет красный. И желтый тоже бывает. Корень как бумага хлопчатая. Давать надо, в уксусе подержав. В былые времена воины одолень-траву искали. К конскому сиденью добра. В гриву коню вплети – какая бы сеча ни случилась, из седла не выскочишь. Ну и власть травка дает, честь и всякую победу. Только в чистоте надо держать, в воске. А срывать траву нужно, приговаривая, и через серебро или через золото.

– А чего говорить?

– Да обычное, что на Ивана Купалу говорим: «Рву я, раба, от травы цветочки, от земли коренья, на что они полезны, на то их и рву».

– Помогло зятю-то? – спросила Мудреевна.

– Да чересчур! Только наладил дело на производстве, его – хлоп! – в трест перевели, бумажками шуршать, а на производстве все по-старому пошло.

– Да-а! – раздумались Тмутараканьевны.

А Мудреевна поглядела на раскрывшую роток Никитичну и подмигнула ей:

– Тебе снадобье от загара не нужно? Средство верное. Смешай сок желтой дыни с бобовой мукой, помажься в жару – беленькая, как лебедушка, будешь.

– Спасибо, – сказала Настя Никитична, – я люблю загорать, чтоб зубы блестели.

– Ты лучше научи ее, как ночью видеть, – сказала Любовь Тмутараканьевна.

– Сама, что ль, не учёна?

– Мы все учёны, да каждый на свой лад. У нас в семье глаза и лицо кровью летучей мыши мазали.

– Ну и у нас тоже, – передернула плечами Мудреевна, – только мы еще сала белой змеи добавляли, чтоб заодно и клады видеть.

– Для кладов лучше всего сырое сердце ворона съесть! – возразила баба Дуня. – А бывает, клад в виде зайца бегает. Вдаришь его наотмашь, он и рассыплется серебром.

Мудреевна мечтательно улыбалась.

– Нет, бабы! Самое верное средство злато-серебро добыть – это самой высидеть зме́я.

– А вы… пробовали? – не удержалась, спросила Настя Никитична.

Лицо Мудреевны озарило воспоминание.

– Раздобудь петушиное яйцо, положи его под мышку и носи, пока не проклюнется. А красив же он, змеюга! Летит – искры сыплет. Перед окошком твоим в кольца вьется, коли знает, что глядишь, ждешь. А уж любит! Однако настороже надо быть. Испепеляет, бабы! Уж так испепеляет! Чтоб совсем чуркой не стать, в печь его надо, спящего, кинуть. Когда золота натаскает.

– И вы?.. – Настя Никитична захлопала ресничками.

Бабушка Малинкина нарочно раскашлялась, замахала руками.

– Батюшки! Мед забыла поставить, который с семидесяти семи цветов!

Отведали меда, подобрели. Видно, угощенье это было и для Кипрей-Полыхани редкое. Мудреевна взгрустнула вдруг.