Ты плыви ко мне против течения

– Ребята, – сказала первоклассникам Настя Никитична, – это буква «А». С нее начинается вся человеческая премудрость: полеты в космос, путешествия в глубины океанов, все человеческое могущество начинается с буквы «А». В старину ее называли «Аз». Пусть эта буква будет для каждого из вас как добрый друг. Видите, она подает вам руку, зовет за собой, в далекую дорогу за Знанием.

Вася подмигнул человечку, и тот вдруг спрыгнул с доски и пожал каждому первокласснику руку.

– Вот это учительница! – зашептались второклассники и третьеклассники.

А Настя Никитична похолодела.

«С Васиными штучками надо кончать!» – твердо решила она.

Первый урок закончился, словно прошла всего одна минута. Старичок сторож, улыбаясь, протиснулся в дверь и позвонил в старинный серебряный колокольчик.

– Ура! – закричал Вася и воробьем порхнул в форточку.

За ним стаей взметнулись первоклассники, за первоклассниками – второклассники, а там, солидно помедлив, умчались стрижами старшие – третий класс.

Второй урок Настя Никитична вела сдвинув брови.

– Ребята! Каникулы кончились. Это школа. Прошу вас входить и выходить через дверь. – Тут Настя Никитична совсем рассердилась: – Птичьих базаров мне, пожалуйста, больше не устраивайте, а то я кошку с собой принесу!

Настя Никитична поняла, что сказала не то. Первоклашки расплакались. Друг за дружкой. Насте Никитичне пришлось говорить ласковые речи, читать веселые сказки, но ребята, отсидев последний урок, убежали из школы, торопливо, тревожно перешептываясь. Один Вася подзадержался – видно, характер хотел показать. Вдарился он перед Настей Никитичной об пол и на лбу шишку присадил. Заревел, хоть уши затыкай!

– Из-за вас! Из-за вас… разучился.

Пришла Настя Никитична домой и тоже в слезы: научить ничему не научила еще, а вот разучить успела. Такого дивного дара мальчишка лишился.

Уроки стали как дистиллированная вода – без цвета и запаха. Насте Никитичне даже замечания некому было сделать. На переменах ребята к ней не подходили, в коридоре не бегали, не шумели. Слушали ее внимательно, вопросов не задавали.

Как-то она засиделась в пустом классе, тетради проверяла. Вышла из школы, слышит: разговаривают. Сидят ее ребятки вдоль теплой солнечной стены, а перед ними – школьный сторож.

– Ну-тко, скажите, что это? – спрашивал сторож, и каждая морщина на его лице сияла хитростью. – Ну-тко? «Под мостом-мостищем, под соболем-соболищем два соболька разыгрались».

– Брови да глаза, – отвечали ребята.

– Ишь ты! Верно! Тогда такое спрошу: «Пришел внучок по дедушку». Кто хваткий?

Ребята молчали. Настя Никитична, стоя за углом, тоже ничего придумать не могла.

– Эх вы! – сказал старичок. – Это значит, вешний снег на зимний лег. Ну-тко, а теперь вот такая закавыка: «Кручу-бурчу, знать никого не хочу».

– Небось ветер! – сказал кто-то из старших ребят.

– Можно и ветер, а отгадка – вьюга. Ну, вам домой пора.

– Еще, дедушко, загадай!

– «Беленькая собачка в подворотню глядит».

– Сугроб! – опередил всех Вася.

– Молодцы! А вот вам домашнее задание. Отгадку поутру приносите: «Семя серо, руками сеют, ртом сымают».

Ребята, подхватив портфели, побежали в деревню. Старичок поглядел им вослед и пошел в другую сторону, к лесу. Настя Никитична вышла из укрытия и окликнула свою техническую службу. Старичок был ей сегодня неприятен.

– Послушайте! Почему вы бросаете школу? Пошли – даже дверей не закрыли.

– Ох, верно! – спохватился старичок.

Он вернулся, затворил входную дверь и приставил к ней щетку.

– Вы считаете, что это надежный запор? – рассердилась в открытую Настя Никитична.

Она на себя уже сердилась – сердилась оттого, что ей хотелось придраться к сторожу, и поделать ничего с собой не могла.

– Это очень даже надежно! – уверил ее старичок. – Да вот сами поглядите.

В руках у него откуда-то объявилась кошка. Он пустил ее на крыльцо. Кошка подошла к двери, подняла лапу, чтоб открыть дверь, щетка подскочила, перевернулась и прямо-таки смела́ кошку с крыльца.

– Благодарю вас! До завтра! – Настя Никитична повернулась к старичку спиной и, краснея за себя, пошла в сторону клуба.

* * *

Потянулись школьные будни. День за днем, неделя за неделей. И оттого, что каждый день был вполне разумным, в меру полезным, похожим на день прожитый, Настя Никитична по ночам плакала. Хорошо, хоть Финист не видел зареванного лица ее – он все еще убирал хлеб в дальнем краю.

Бабушка Малинкина пропадала в лесах да в соседях, может, и впрямь дел у нее было много, а может, сторонилась своей квартирантки.

Пошла Настя Никитична к Федоровой. А у той письма припасены во все инстанции, общества и комитеты.

– Нужно повести решительное наступление! – сверкала глазами Федорова.

– На что? – спросила, страдая душой, Настя Никитична.

– На мрак и тьму, на пережитки Средневековья.

– Но кому плохо оттого, что в Кипрей-Полыхани сохраняют древние обычаи? Живут по крестьянскому древнему календарю?

– Так они же все тут летают! – страшным шепотом сообщила Федорова.

– Ну и пусть летают!.. Ты же сама говорила, что это все гипноз.