Ты плыви ко мне против течения

Сердце у Насти Никитичны билось на всю улицу – самой не заснуть и как бы кого не разбудить. Девушка прошла мимо дома бабы Дуни, в низину, к реке. Села над обрывом, свесила ноги. Сверху в темноте речка была похожа на серебряную ложечку: круглый омут, длинная протока, а небо как чаша. Бери ложку и черпай. Коростель скрипел в клевера́х. Ни ветерка, ни рокота мотора, ни гула фабрик. На плечо Насти Никитичны облокотилась теплая дрёма, и вдруг воздух колыхнулся, две птицы прошли низко совсем, улетели за реку, во тьму трав. Настя Никитична вскочила: уж больно велики птички, схватят – пискнуть не успеешь.

– Не пугайся!

Тут уж Настя Никитична ойкнула.

– Да это я, Финист.

Парень поднялся с земли и сразу загородил полнеба.

– Ты не подумай чего! Для сбережения твоего позади шел.

– Спасибо! – Она показала в ту сторону, куда улетели огромные птицы. – Ты видел?

– Видел.

– Что это?

– Летают…

– Кто?

Финист помялся, подошел, поглядел ей в глаза.

– Ты не бойся. Ты ничего у нас не бойся.

– Я не боюсь. Только уж очень большие. Кто это? Может, это и есть ведьмы?

Финист тихонько засмеялся.

– Скажешь тоже! – И неловко переступил с ноги на ногу. – Я тебя только сегодня увидел, а без тебя уже свет не мил.

– Ты не хочешь отвечать на мой вопрос? Это опасно?

Он взял ее за руку и приложил ладонь к своей груди.

– Слышишь? Стучит! Никогда так не стучало! – Он перевел дух и опять странно как-то поглядел ей в глаза. – Этого делать старики не велят, но я взял их для тебя.

Он из-за спины достал два огромных, тускло сверкнувших крыла. Они были скреплены ожерельем.

– Надень.

Она, завороженная, надела ожерелье. Финист поднял руки, и она увидала: у него тоже крылья. Огромные, посвечивающие небом.

– Полетели!

Ей бы удивиться, но она послушно взмахнула руками, крылья за спиной колыхнулись, и земля ушла из-под ног. Она еще раз взмахнула руками и увидала: речка всего-навсего – серебряный поясок.

Финист был рядом.

– Ложись на воздух грудью, ноги подними, руки раскрой – нас понесет ветер.

И ветер нес их, покачивая, и вдруг увлек, закружил.

– Не бойся, – сказал Финист. – Ветер шалит. Я в детстве любил в воронки нырять.

Настя Никитична боялась спугнуть словом чудо, но тут она вспомнила детишек, летавших в лес по грибы, и спросила:

– А ваши дети могут без крыльев летать?

– Все могут без крыльев.

– А зачем же тогда?..

– Это крылья любви.

Финист сказал это и кинулся в небо. Он сложил крылья – так прижимают руки к телу, когда прыгают «солдатиком», но не падал, а летел к звездам.

«Разобьется!» – У Насти Никитичны сердце замерло, забилось, снова замерло. Спуталось все у нее в голове: вверх ведь летит, не вниз… Но дело было не в том. Спасать нужно милого! Она не знала, как его можно спасти и что ей нужно сделать, чтобы не остаться здесь, у земли, в одиночестве. Она тоже сложила крылья, потянулась вся. И поняла – летит. Тихий воздух стал ветром, давил на лицо. Она летела сначала зажмурив глаза, а когда решилась открыть их, увидала скопище звезд, неподвижных, сияющих каждая по себе. Настя Никитична не видела Финиста, и это было такое одиночество, какого она и представить себе не могла. И вот тогда сердце ее облилось теплой кровью, ей захотелось, чтобы Финист был рядом, чтобы она, похолодевшая от полета, ужаса и одиночества, могла бы прижаться к нему, сильному, теплому и доброму, чтобы только не одной, чтобы он заслонил хотя бы половину этой бесконечности.

– Финист! – закричала она в отчаянии и тотчас увидала что-то черное, мчащееся к ней то ли для того, чтобы погубить, то ли для того, чтобы спасти. Этот черный шар вдруг размахнул над ней крылья, и она перевела дух.

– Финист! – прошептала она и тоже размахнула крылья, чтобы не пролететь мимо, не потерять.

Они парили над спящей землей.

– Финист, мне холодно! – осмелилась она пожаловаться.

Он подлетел ближе.

– Дай мне руку. Сложи крылья.

Он обнял ее и понес к земле.

В низине прятались белые туманы. Светились открытые окна озер.

– Всю ночь бы вот так, – сказала она.

– Нельзя, – покачал головой Финист. – На землю пора. Если кто узнает о нашем полете, мне несдобровать.

– Ах, Финист, Финист!

– Что?

– Просто Финист. Нет имени лучше твоего.

Они опустились у реки. Он снял с нее крылья.

– А я без них смогу? – спросила Настя Никитична.

– Потом, может быть, – ответил он уклончиво. – Я отнесу крылья.

– Когда я тебя увижу?

– Завтра.

– До завтра, милый.

Финист взлетел и пропал в темноте.

«И все это – один день жизни», – подумала Настя Никитична.

Она бежала по тропе к дому и повторяла:

– День жизни! День жизни!

* * *

Утром баба Дуня сказала:

– Кузьмы и Демьяны пришли – на покос пошли.

А тут и постучали в окошко:

– К правлению!

Баба Дуня чаёк дохлебала, новую шаль на плечи разметала.

– Ты-то пойдешь? Тебе не обязательно, не колхозница, чай.

– Не колхозница, но ем, пью с вашего стола! Пошли вместе.

Возле правления толпился народ. Вышел председатель на крыльцо.

– Ну вот, товарищи, и по старому стилю – июль. Как говаривали деды: «В июле хоть разденься – легче нет». За работу.

– Баба плясала, да макушка лета настала, – поддакнула Мудреевна.