Ты плыви ко мне против течения

– Да какое уж там колдовство? Видали, как я озеро переходил? Семя травы перено́к взял в рот – вода и расступилась, а корешки я им в головы положил, вот они и посвистывают.

Вася полез в шалаш, собрал корешки.

– Простите меня, через часок проснутся.

– Я думала, ты умный парень! – Настя Никитична от обиды даже не глядела на Васю. – А ты злой. Уходи в село, и чтоб я тебя больше не видала!

– А в школу как же? Я в первый класс нынче пойти должен.

– В школу приходи. – Настя Никитична стала еще строже. – Но если за свои штучки примешься, смотри у меня!

Вася попятился – и ходу.

Ребята через час проснулись как ни в чем не бывало.

В тот же день подналегли и завершили работу. Уморились. Заснула ребятня спозаранку.

Одна Настя Никитична у костра сидела. На месяц загляделась, Финиста вспомнила, а месяц вдруг возьми да раздвоись. Один – в небе, другой – на луг, возле Насти Никитичны сел. Чудо, но к чудесам она попривыкла уже.

– Звала? – спрашивает.

Глядит, а это Финист. Подошел к костру, ветку еловую поправил – искры полетели.

– Спасибо тебе, – говорит.

– За что?

– За то, что думаешь обо мне, скучаешь.

Настя Никитична сидит, с места не сдвинется.

Финист засмеялся, поднял ее на руки, крыльями взмахнул, взлетел. Настя Никитична к груди Финиста прижалась – тепло, покойно, а ветер посвистывает.

– Дай и мне крылья, – попросила.

Промолчал Финист, а потом к земле нырнул.

Опустились возле избы для посиделок. Финист свои крылья снял, окошко железякой поддел, выставил, залез в дом.

– Держи! – подает крылья.

Окошко вставили, крылья за плечи и помчались, как огромные летучие мыши, над землей, холодеть от радости, смущать тех, кто никогда от земли не отрывался.

* * *

А потом была жатва. Собрал колхоз «Зарницы» тройной урожай и в короткие сроки. В Кипрей-Полыхани работать умели, а поля засевали своим зерном. Приехало в колхоз районное начальство, грамоты привезло, подарки. Комбайнерам – особый почет. Их провожали в дальний путь – собирать несметный сибирский урожай.

Речи говорили, духовой оркестр играл. В клубе выступали артисты. Федорова так и летала. Допоздна затянулось народное гулянье.

А Насте Никитичне невесело было на празднике: Финист уезжал.

Станцевали они в тот вечер всего один раз, на концерт он не остался – вещи ушел укладывать.

Настя Никитична пришла домой, ужинать не стала: всплакнулось чего-то.

Только легла – в окошко бросили горсть песка.

«Он!»

Вышла.

– Я все думала: в каком облике явишься ты передо мной?

– Ох, Настя, все тайные слова я позабыл, тебя ожидая.

Пошли они к баньке, сели на скамью. Обнял он ее, и просидели они, сами не ведая сколько, молча, в тихой радости, даря друг другу тепло.

В небе звезды кру́гом шли, и у них – у Насти и Финиста – плыло в глазах. Догадались они, что тепло, какое изведали, родное, а потому любить можно без оглядки.

* * *

Без Финиста денечки длинными показались, но тут пожаловало первое сентября.

В канун Настя Никитична собрала учебники, выгладила черную юбку, белую блузку, вычистила туфли, села под окном на вечернюю зарю глядеть, а заря уже дотлевала.

Сумерки пришли темные, серые. Постучала в дверь бабушка Малинкина:

– Настя, иди огонь гасить.

К удивлению Насти Никитичны, баба Дуня топила печь, а на столе горело уж никак не меньше сорока свечей.

– Оно завтра хоть по новому стилю первое сентября, а все равно – первое. А под первое старый огонь – он ведь целый год верно служил – гасят, а утром будет новый огонь. Мужики из дерева вытрут.

– Это, наверное, оттого, – догадалась Настя Никитична, – что с пятнадцатого по семнадцатый век новый год начинался с первого сентября.

– Уж не знаю, – сказала бабушка Малинкина. – Посидим давай, помолчим. Поглядим на огонь, попрощаемся.

Свечи пощелкивали, огонь в печи, покачиваясь, ходил по сухим тонким поленьям, припадал, силился вспорхнуть, а сил не хватало.

Бабушка Малинкина сама пошла к печи, а Насте Никитичне показала на свечи. Потушили огонь, пожелали друг другу на весь год счастья, а на нынче – покойной ночи.

* * *

Все три класса, все сорок жителей Кипрей-Полыхани от семи до десяти лет, сидели перед Настей Никитичной и ждали, что она скажет.

– С праздником вас, мальчики и девочки! С первым сентября!

– Спа-асибочки! – прошептали в ответ третьеклассники и второклассники, ну а за ними вдогонку и первоклашки.

Настя Никитична подошла к первому ряду, где сидел первый класс, и, понимая, что для этих учеников день сегодняшний на всю жизнь память, вывела их ручейком к доске и попросила каждого назвать себя. Учеников было двенадцать, а в списках значилось тринадцать, и Настя Никитична сообразила: нет Васи. Но стоило ей вспомнить о нем – в открытую форточку юркнул воробей, ударился об пол.

– А вот и я! – сказал Вася. – В самый раз поспел.

Настя Никитична только головой покачала. Взяла она мел, написала во всю доску букву «А» в виде человечка. Человечек этот как бы отправляется в путь и рукой манит за ним идти.