Ты умрёшь завтра(СИ)

     Пусть людям крыльев не дано, но так легко-о-о-о-о…

     мо-о-о-и-и-им пле-е-е-ча-а-а-м

     уже зовет меня в поле-о-о-о-т

     мой дельтаплан,

     мой дельтаплан…

     Кондрат Олегович так же быстро прервал песню, как ее начал, положил подбородок на притихший инструмент, грустно повторил: «меня любовь оторвала от суеты», и вспомнил вдову Сидорову, которая на старости лет выжила из ума, и решила связать свою судьбу узами брака с учителем химии Аметистовым (и это в ее то без малого пятьдесят лет!), а потому навеки распрощалась с директором Клуба, запретив ему даже на глаза показываться. Решение вдовы Сидоровой Кондрата Олеговича не возмутило, всего лишь озадачило. Барабанов и сам был далеко не молод — 52 года как-никак, и не думал, что в его годы еще можно помышлять о браке, а тут такой поворот… В общем, все эти посторонние мысли увели Кондрата Олеговича от сочиненной им песни и мелодии, а вскоре он и вовсе о них забыл, потому что рифма про дельтаплан была хоть и приятной слуху, но совсем не подходила для его поэмы.

     Несколько лет спустя два других человека — Николай Зиновьев и Эдуард Артемьев, живущие за несколько тысяч километров от Красного и никогда не слыхавшие о существовании Барабанова, напишут эти же самые строки и мелодию, и в исполнении Валеры Леонтьева эта песня станет гимном дельтапланеризму, подтвердив тем самым то, что истинная поэзия и музыка рождаются не в головах композиторов и поэтов, но живут самостоятельно, как отдельные вселенские сущности, а люди с повышенной чувствительностью эти сущности могут улавливать, а уловив — трансформировать в слова и ноты.

     К осени 79-го из подворотен Красного исчезли бродячие собаки и голуби. Поначалу никто не придал этому значения, только на улицах стало как-то жутковато-безжизненно, но вскоре выяснилось, что животные и птицы не пропали бесследно, а перебрались в пограничные с городом зоны тайги. Если к границе леса неосторожно подходил человек, стая собак тут же преграждала ему дорогу, рычанием и вздыбленной шерстью давая понять, что путь в тайгу закрыт. Такое поведение собак объяснялось тотальной охотой, которую открыли на них участковый Полищук и военные. Однажды доктор Чех обнаружил, что собаки со своей шерстью фактически являются ходячими накопителями радиоактивной пыли, почти каждая из них фонила в районе 600 микрорентген в час, а потому настоятельно рекомендовал председателю горисполкома решить «собачий вопрос». Ну а как его было решать? Вот и придумали перестрелять их всех, да и дело с концом. Но всех перестрелять не получилось. Во-первых, животные выказывали удивительную живучесть, поймав три-четыре пистолетные пули, не умирали, напротив, лаяли, рычали и пытались нападать на агрессоров, так что свалить бродячего пса можно было только дуплетом картечи, или автоматной очередью. Во-вторых, животные быстро смекнули (очевидно, мутации положительно сказались на интеллекте), что отныне пребывание в городе сулит им полное уничтожение, и скоренько перебрались в недоступные человеку таежные зоны. Так что «собачий вопрос» окончательно решен не был, его просто вытеснили из подконтрольной человеку сферы.

     С голубями дело было проще и хуже — они стали плотоядными, и в городе для них теперь попросту не было пищи. В лесу же они охотились на мышей, белок, могли заклевать ежа и даже зайца, не гнушались и падалью. Их то и голубями назвать уже было трудно, птицы стали в два раза крупнее, а вытянувшийся клюв, казалось, был отлит из титана, он вполне был способен перекусить железную проволоку толщиной в пару миллиметров. Со своей территории голуби вытеснили даже ворон, глухари и куропатки пропали давно, совы остались только в рассказах старожилов, так что голуби безнаказанно властвовали в воздушных просторах близлежащих территорий Красного. Залетали они и в город, в надежде поживиться какой-нибудь замешкавшейся домашней кошкой, и частенько им это удавалось, потому что охотились они стаями и организовано — одни загоняли, вторые устраивали засаду. Когда в сентябре директор школы Сымчинбаев попросил первоклашек нарисовать голубя, то был сильно удивлен и напуган, увидев на детских рисунках не милую птаху с лавровой веточкой в клюве — извечный символ мира и всеобщего счастья, но уродливых птиц, уносящих в небо орущих котов. Свои тревоги и опасения директор школы высказал Поворотову, и тот, получив у доктора Чеха подтверждение, что у теперешних голубей миролюбия не осталось и крохи, дал участковому добро на отстрел мутировавших птиц. Разумеется, Полищук со своим «Макаровым» не мог сильно навредить сдуревшему пернатому войску, но на помощь снова пришла армия, которая стрелять любила и на подобные просьбы откликалась с готовностью.