Читаем Тыл-фронт полностью

— Позвонил в штаб фронта. Член Военного Совета в Москве, а генерал, с которым я говорил, хотя и не прямо, но все-таки назвал меня глупцом. Ну, я… Через его голову телеграмму в ЦК, на имя члена Военного Совета. Даже если его не застанет, там есть, кому разобраться. Правильно поступил?

— Ты никогда не поступал неправильно, Виктор. По горячности иногда ошибаешься, бываешь резок. Но здесь, по-моему, и этого нет. Если можно, что же мешает: осторожность, страх? А как командующий относится?

— Не очень одобряет, но согласен, что нужно и можно… Третий день жду ответа, а сегодня что-то вообще ни единого звонка.

— Прости, Виктор, — покраснела жена. — Я выключила телефон, хотела, чтобы тебя хоть в воскресенье не вызывали.

— Ну, что же ты так! Может, звонили?

— С таким сообщением, думаю, пришли бы и на дом, — возразила она.

— Это верно… Да, — вспомнил Смолянинов, — на днях приезжает Евгения Павловна Савельева. Ты, может быть, сходишь к ним, посмотришь, что на первых порах там необходимо. Зина, наверное, кроме букетов, ничего не сумеет приготовить.

В дверь постучали. Сережа спрыгнул со стула и убежал в коридор.

— Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, — донесся его звонкий голос. — Вам бригадного комиссара? Он дома. А вы сапер?

Смолянинов выглянул в прихожую.

— Простите, товарищ бригадный комиссар, — извинился старший лейтенант, — нам нужно осмотреть подвал: будем пробивать амбразуры. Ваш домик угловой, — пояснил он.

— У вас есть общая схема местной обороны? — спросил Смолянинов.

— Есть, товарищ бригадный комиссар, — старший лейтенант достал план. В вашем доме пробиваем амбразуры для противотанкового орудия, и стрелковых точек. Вот здесь поставим попарно бронеколпаки. В этих угловых домах — доты. Все четыре улицы будут перекрыты надежно. При въезде по этой, улице поставлены рельсовые надолбы. Оставлен только проезд. Его легко закрыть.

— Виктор Борисович, — послышался из второй комнаты голос жены. — К телефону.

Смолянинов поднял голову от схемы, одернул сзади гимнастерку и быстро прошел к телефону.

— Что? Шифровка? Сейчас буду.

Жена молча смотрела на него.

— Не знаю, Нина, — ответил он на ее немой вопрос.

7

Приказание о помощи колхозам на весенних полевых работах особенно затронуло дивизию Мурманского, по крайней мере, так казалось ее командиру. По этому поводу даже произошло специальное объяснение полковника с его комиссаром. Это было на второй день после заседания Военного Совета армии, которое Мурманский назвал «районным колхозным совещанием».

— В колхоз «Путь Ильича» — сто человек и десять тракторов, в «Светлый путь» — двести человек и пятнадцать машин! К чертям на кулички — полдивизии! — возмущался полковник. — Пожалуйте, господа японцы, мы будем сеять хлеб, а вы добейте остатки, — все больше распалялся он. — Дивизию небось не сняли с позиций: своя рубашка ближе…

— О рубашках рассуждать не будем, Трофим Поликарпович, — заметил комиссар. — Забота сейчас у всех, одна. А приказ будем выполнять так, как решил Военный Совет, а не как вы его отдали.

— Думать надо головой, комиссар! — багровел Мурманский. — Японцев удерживают воспоминания о Хасане и Халхин-Голе, а не о колхозах. Фронт держится на дивизиях, а не на хлеборобах.

— Неправда! — вспылил и комиссар. — Фронт — это вся страна, а не только дивизия. Дивизия без хлеба — не дивизия.

— Ты мне прописные истины не рассказывай. Армия обязана быть армией, а не резервом рабочей силы для некоторых колхозов.

— Трофим Поликарпович, свой приказ вам необходимо отменить. Отправлять будем, как решил Военный Совет: от каждой роты взвод, а не сборные команды, которые готовятся в полках.

— Дивизией командую я! — зло отозвался Мурманский, направляясь к двери.

— Не я, а мы, — спокойно возразил комиссар.

В коридоре штаба, у окна стоял Бурлов, из-за широкой печки, где на скамейке сидели разведчики, доносился густой бас Федорчука:

— Мы посылаем людей в колгоспы, щоб був хлиб и для армий, и для всих…

— Вы что здесь делаете? — недовольно спросил Мурманский, заглядывая за печь.

— Ефрейтор Федорчук. Докладую про колгоспы, товарищ полковник, — лихо откозырял тот.

— Это мой разведчик, — доложил Бурлов.

— Марш отсюда! — гаркнул Мурманский.

— Я с докладом о готовности к выступлению в колхоз, — попытался объясниться Бурлов.

— Колхозники! — побагровел Мурманский, идя к двери.

Лицо Бурлова стало напряженным. Бойцы молчали, Бурлов пожал плечами и молча направился к выходу.

— Товарищ политрук! — услышал он окрик комиссара дивизии. — Зайдите ко мне.

Бурлов нехотя прошел в кабинет.

— Вы из разведывательной батареи? — спросил комиссар.

— Да, назначен старшим команды.

Комиссар присел к столу. Открыв ящик, он достал расчет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Татуировщик из Освенцима
Татуировщик из Освенцима

Основанный на реальных событиях жизни Людвига (Лале) Соколова, роман Хезер Моррис является свидетельством человеческого духа и силы любви, способной расцветать даже в самых темных местах. И трудно представить более темное место, чем концентрационный лагерь Освенцим/Биркенау.В 1942 году Лале, как и других словацких евреев, отправляют в Освенцим. Оказавшись там, он, благодаря тому, что говорит на нескольких языках, получает работу татуировщика и с ужасающей скоростью набивает номера новым заключенным, а за это получает некоторые привилегии: отдельную каморку, чуть получше питание и относительную свободу перемещения по лагерю. Однажды в июле 1942 года Лале, заключенный 32407, наносит на руку дрожащей молодой женщине номер 34902. Ее зовут Гита. Несмотря на их тяжелое положение, несмотря на то, что каждый день может стать последним, они влюбляются и вопреки всему верят, что сумеют выжить в этих нечеловеческих условиях. И хотя положение Лале как татуировщика относительно лучше, чем остальных заключенных, но не защищает от жестокости эсэсовцев. Снова и снова рискует он жизнью, чтобы помочь своим товарищам по несчастью и в особенности Гите и ее подругам. Несмотря на постоянную угрозу смерти, Лале и Гита никогда не перестают верить в будущее. И в этом будущем они обязательно будут жить вместе долго и счастливо…

Хезер Моррис

Проза о войне