Тысяча эпох. Искупление

– Я здесь, – сказал Лун Ань. – Смотри на меня, Ван Цин…

Он не с первой попытки убрал дрожащими пальцами прядку волос, прилипшую к его щеке. Провел ими по лицу. Ван Цин сглотнул.

– Зачем? – еле слышно произнес он. – Зачем ты…

– Что? Ван Цин…

– Байхуа.

Лун Ань вздрогнул. Какая-то часть его вдруг отозвалась на это имя, дернулась внутри, забилась, как в агонии. Он попытался ответить, сказать хоть что-то, но горло так сжалось, что не получилось выдавить из себя ни звука.

Ван Цин моргнул. По его щекам потекли слезы. Одна за другой они срывались с ресниц, но он продолжал смотреть на Лун Аня. В следующее мгновение он подался вперед, сжавшись, и заплакал навзрыд – в крик.

У Лун Аня перед глазами встала темная пелена. Он рывком притянул Ван Цина к себе, прижал его голову к груди, закрывая руками от искусственного света ламп в коридоре и от всего мира.

– Нет… Нет-нет-нет, – надрывно повторял Ван Цин снова и снова, давясь воздухом и слезами. – Нет, умоляю, не надо. Пожалуйста…

– Ван Цин, – прошептал Лун Ань, обнимая его крепче, потому что это все, что ему осталось, все, что он мог сделать, сам задыхаясь от боли и осознания, которое обрушивалось, как цунами после страшного землетрясения. Волнами поверх всего мира. Одна за другой.

– Я не могу… – сдавленно произнес Ван Цин. Из его горла вырывались громкие всхлипы. Он рассыпался на части, а Лун Ань совершенно ничего не мог с этим сделать.

Ничего.

Он зажмурился, сам только в этот момент понимая, что плачет. Каждая слеза горела на коже огнем, будто оставляя на ней ожог. Весь мир перевернулся вверх дном, небом – на проклятую землю, вонзившись звездами в пыль.

Лун Ань стиснул пальцами волосы Ван Цина на затылке, вжался носом в его макушку, глотая рыдания, которые раздирали горло и легкие. Он смутно слышал, как всхлипывала доктор Фа, боясь подойти к ним ближе.

От попыток осознать то, что они увидели, становилось невыносимо. Это нереально было принять, вместить в себя. Чувств одного Ван Сяоши или одного Лун Байхуа перед смертью хватило бы, чтобы придавить к земле, лишить возможности думать.

А они ощутили все. С обеих сторон. И не могли даже прекратить эту страшную пытку, пока все не померкло перед их глазами.

Они чувствовали, как их души разлетаются на осколки от горя, нежелания жить, отказа возвращаться в этот мир когда-либо снова.

Но мир приготовил для них нечто другое.

Не отпуская Ван Цина, Лун Ань сел на пол, привалившись спиной к стене. Ван Цин спрятал лицо у него на груди, пытаясь заглушить рыдания, сдержать слезы. Лун Ань обнял его крепче, не зная, как утешить.

Он помнил все. И был уверен, что Ван Цин помнит тоже.

Больше не осталось вопросов. Они получили все ответы, которые искали, и теперь не имели представления, что с ними делать.

Эмоции, которые раньше при видениях смешивались с их собственными, наслаивались друг на друга, теперь стали безраздельно принадлежать им. Целая, уже давным-давно прожитая жизнь – не ими прожитая, – предстала перед глазами. Искалеченная, сломанная, покрытая пеплом и кровью.

Души Лун Байхуа и Ван Сяоши не ушли в цикл перерождений. Они разбились на осколки, став частью небытия, не выдержав страданий и боли.

Но даже небытие, спустя столетия, может сыграть злую шутку.

Жестокую, как сама смерть.

А может, милосердную, как искупление.

Ван Цин больше не кричал и не рыдал. Лун Ань не знал, сколько прошло времени – может, несколько минут, а может, часы, когда перед ними присела заплаканная доктор Фа. У нее тоже тряслись руки, когда она протянула ладонь к голове Ван Цина на груди Лун Аня.

– А-Цин… Родной.

Она осторожно погладила его по волосам. Лун Ань почувствовал своим телом, как Ван Цин вздрогнул от этого прикосновения.

Он приподнял голову. Рядом с доктором Фа на полу стояли два стакана с небольшим количеством жидкости, от которой ярко пахло чем-то травянистым. Она отдала один Ван Цину.

– Выпей.

Ван Цин послушался. Лун Ань тоже забрал из ее руки второй стакан, но даже не почувствовал вкуса, когда отпил из него, и не ощутил, как доктор Фа сжала его плечо.

Она еще немного посидела перед ними, но так и не осмелилась что-то сказать или спросить, даже снова коснуться. Забрав пустые стаканы, она тихо сообщила, что будет в кабинете, и ушла.

Приложив руку к центру груди, Ван Цин смял футболку пальцами – в том же самом месте, где так жгло и болело внутри Лун Аня.

– Вот за что он извинялся, – негромко произнес он.

– Он? – осторожно спросил Лун Ань.

– Ван Сяоши. Теперь я понимаю. И чувствую. С того самого момента, как я взял в руки флейту, я уже больше не был полностью собой. Сейчас я вообще до конца не понимаю, кто я.

– Ван Цин.

Ван Цин покачал головой.

– Не только.

Лун Ань хотел обнять его крепче, но Ван Цин вдруг приподнялся и посмотрел ему в глаза. Коснулся ладонью лица, вглядываясь так пристально, что внутри что-то снова перевернулось, заныло от тоски, у которой теперь было имя.

– Я хотел, чтобы ты жил, – сказал Ван Цин, и от звука его голоса, от этих слов на глаза снова навернулись слезы. – Хотел хоть что-то сделать правильно.

– Не надо… – попросил Лун Ань.