Тысяча и один день Никиты Сергеевича

Поэтому главный результат Кэмп-Дэвида — это, конечно, достигнутый там психологический сдвиг. В отношениях двух суперврагов были заложены обычные человеческие основы поведения, посеяны семена доверия, если даже они и дали всходы несколько десятилетий спустя. Пожалуй, впервые родилось стремление использовать стол переговоров не для перебранки, а для решения острых международных проблем — германской, разоружения, ядерных испытаний.

Эйзенхауэр, может быть, и выглядел наивным, когда думал, что ему удалось убедить этого неотесанного русского лидера в том, что США вовсе не хотят ни захватить, ни уничтожить его огромную страну. Но что-то близкое к этому действительно произошло.

Что бы потом ни говорил Хрущев, Америка произвела на него огромное впечатление. Он сопротивлялся этому впечатлению, боролся с собой. «Поездка по США, — заявил он корреспондентам, — моих убеждений не изменила». Обманывал себя Хрущев: очень даже изменила. Он воочию убедился, как могут работать свободные люди и как они могут жить. Он видел их заводы, дома, поля.

В душе этого маленького толстяка с бородавкой на носу всегда боролись два человека. Один — непримиримый догматик, затвердивший наизусть несколько азбучных постулатов марксизма. Это он заставлял Хрущева в пылу полемики бросать в оппонентов совершенно неприличные выражения, вроде знаменитого: «Мы вас закопаем».

Именно этот талмудист от марксизма заговорил в нем, когда позднее, в речи перед трудящимися Владивостока, вспоминая об отлете из Вашингтона, он вдруг рассказал:

— Мне было очень приятно слушать гимн нашей Родины и двадцать один залп из орудий. После первого залпа я подумал: это Карлу Марксу! Второй залп — Фридриху Энгельсу! Дальше — его величеству рабочему классу, трудовому народу! И так — залп за залпом в честь нашей Родины, ее народов. Неплохо, товарищи, неплохо!

Но другой человек, живший в нем, думал по-иному. Энергичный прагматик с крепкой крестьянской хваткой, он тащил в дом все, что видел хорошего. Это он восхищался американскими станками, дорогами, домами, кукурузой, хотя и не без удовольствия, как хороший хозяин, сразу подмечая недостатки.

Поэтому Никита Сергеевич вернулся в Москву с твердым намерением воплотить все лучшее, что увидел в Америке, в советскую жизнь. Нет, политической системы, упаси Бог, он менять не собирался. И мысли такой в голове не было. Но вот построить такие же дороги, заводы, дома он страстно хотел. Об этом он вслух не распространялся. И вообще этого второго человека с крестьянской хваткой можно было услышать очень редко. Скорее, угадать, разглядеть в его практических делах.

А в общем, оба сидевших в нем человека — и догматик и прагматик — были очень довольны поездкой за океан, своим открытием Америки. И не так все страшно было, как казалось. И успех налицо. Много лет спустя Хрущев вспоминал: «Это была колоссальная моральная победа. Я до сих пор помню, как обрадовался, когда мой переводчик сказал, что Эйзенхауэр назвал меня по-английски: Му friend».

ПРОБЛЕМЫ, ПРОБЛЕМЫ…

По возвращении из Америки сразу навалилась масса дел. Даже дух перевести было некогда. Из Пекина все отчетливее доносилось глухое недовольство, в котором достаточно четко просматривалось обвинение в ревизионизме.

Личные отношения с Мао Цзэдуном у Никиты Сергеевича складывались далеко не просто. На них всегда лежала тень Сталина. А за ней — еще более серьезная проблема: кто из них двух — Хрущев или Мао — является лидером коммунистического мира, наследником дела Маркса, Ленина, Сталина…

Советско-китайские отношения стали быстро ухудшаться с конца 1958 года, когда в Китае развернулась кампания за создание народных коммун. Пекин хотел в течение четырех-пяти лет построить в Китае коммунизм. Это больно било по самолюбию Хрущева. В такие сроки построить коммунизм в Советском Союзе ему было явно не под силу. Он обещал, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме только лет через двадцать.

Поэтому перед партийными идеологами встал вопрос, как отреагировать на китайскую идею создания народных коммун. В отделе соцстран ЦК, которым заведовал тогда Ю. В. Андропов, была создана специальная группа для подготовки решения Президиума ЦК на сей счет. Выбор был не богат идеями.

Можно было ради великой дружбы китайского и советского народов одобрить создание коммун. Но это означало бы одновременно признание того грустного факта, что Китай, а не Советский Союз идет впереди планеты всей к построению светлого будущего.

Можно было бы, конечно, объявить эти коммуны левацким загибом, с которым уже боролась наша партия во время коллективизации. Но это углубило бы раскол между двумя странами.

Андроповский отдел решил по части мудрости переплюнуть самого царя Соломона. Во имя сохранения стабильности советско-китайских отношений он рекомендовал Президиуму временно не акцентировать внимания на народных коммунах, то есть и не одобрять, и не критиковать.