Тысяча и один день Никиты Сергеевича

— Хрущев будет добиваться их всеобщего запрещения. Потому что его главная цель — помешать Китаю и Германии заполучить это оружие. Возобновление подземных испытаний позволило бы китайцам и немцам в конце концов создать атомную бомбу.

Под конец президент стал расспрашивать посла о замыслах Хрущева относительно всеобщего разоружения. Как бы размышляя вслух, Томпсон ответил:

— Хрущев действительно хочет прогресса в сокращении вооружений. В этом он опередил многих своих соотечественников. Поэтому он столкнется с огромной оппозицией со стороны некоторых своих коллег, и отнюдь нет уверенности, что сможет довести дело до конца.

На это Эйзенхауэр пророчески заметил:

— Хрущев не может быть уверен в прочности своего положения, как Сталин.

Разумеется, он, Эйзенхауэр, едва ли захочет идти так далеко в разоружении, как Хрущев. Но «предположим, мы разоружимся во всем, кроме ракет и бомб. Трудно представить, что в этих условиях может быть начата какая-либо серьезная война».

Пройдет два года, и Советский Союз внесет в Женеве поправку к своим предложениям о всеобщем и полном разоружении. Она будет предусматривать сохранение ограниченного числа ракет и ядерного оружия как средства сдерживания.

Мысли о разоружении не покидали Эйзенхауэра на протяжении всей осени. Он безжалостно зарубил предложение своих военных по проекту нового бомбардировщика Б-70.

— Через десять лет, — заявил он своим генералам, — ракетные возможности обеих стран будут такими, что мы сможем много раз уничтожить друг друга. Самолеты — это оружие прошлого века. Говорить о них сейчас — все равно что предлагать изготовлять луки и стрелы, когда уже изобретен порох. Если дать им волю, — ворчал президент, — то они принесут мне на утверждение проект оснащения морского лайнера «Куин Элизабет» с крыльями длиной в целую милю и мотором такой мощности, чтобы поднять эту махину в воздух.

А тем временем Никита Сергеевич с воодушевлением отдался подготовке ответного визита Эйзенхауэра в Советский Союз. Специальная комиссия посетила Иркутск и Хабаровск, куда собирались повезти президента. Она наметила широкий фронт подготовительных работ — ломали трущобы, строили гостиницы, особняки, благоустраивали города. В Иркутске до сих пор стоит прекрасная гостиница «Сибирь» как памятник этому несостоявшемуся визиту, а на берегу Байкала, у истока Ангары, — «Эйзенхауэровская дача», превращенная позже в санаторий.

Посол Томпсон как-то сказал Хрущеву, что в Советском Союзе нет поля для гольфа. Ему не нужно было напоминать, что президент любит эту игру. «Как нет?» — удивился Хрущев. Тут же под Москвой было построено гольфовое поле на 18 лунок. Говорят, что Хрущев даже брал уроки для того, чтобы сыграть несколько лунок с Эйзенхауэром.

В МИДе была создана специальная группа во главе с заведующим протокольным отделом Д. С. Никифоровым, которая занялась разработкой ритуала встречи и программы пребывания высокого гостя. Хрущев явно не хотел оставаться в долгу. И хотя сам затыкал уши, когда палили пушки во время его встречи на аэродроме под Вашингтоном, по его указанию была выработана новая схема церемониала, включавшая артиллерийский салют.

Не были забыты и подарки, которые начали тогда широко входить в обиход общения советских руководителей с внешним миром. Список презентов, которыми собирались одарить нас американцы, рассматривался с особым интересом. Мадам Хрущевой — кожаный дорожный саквояж, дочкам — по несессеру с косметикой, внуку Никите Аджубею — управляемые сани, Брежневу — вазу. Лучший подарок конечно же самому Никите Сергеевичу — прогулочный катер с водометным двигателем. Ну, а остальным — пластинки «Порти и Бесс», «Целуй меня, Кэт» и другие.

Надо было готовить и ответные подарки для американцев. Вспомнили, что на выставке в Нью-Йорке Эйзенхауэр похвалил наш «Москвич». Что ж, методом ручной сборки, индивидуально для него был сделан «Москвич-407», не машина, а настоящее произведение искусства.

Наконец 19 января было официально объявлено: в результате личной переписки между двумя руководителями достигнута договоренность, что визит Эйзенхауэра пройдет с 10 по 19 июня 1960 года.

Широко улыбаясь, Хрущев сказал Томпсон, что президент приглашается посетить «любое место в Советском Союзе» — даже закрытые районы, Владивосток и Севастополь, — и это, «несмотря на то, что президент является военным и потому особо опасной персоной». Прием будет «чрезвычайно дружественным». Он выразил надежду, что Эйзенхауэр проведет в Советском Союзе в два раза больше времени, чем он, Хрущев, в США. И конечно же президент должен привезти с собой внуков.

Однако сын Эйзенхауэра Джон твердо заявил, что не хочет портить детей, создавая вокруг них шумиху в печати, и вовлекать их в политические игры. Президенту пришлось написать Хрущеву, что ему не удастся взять внуков. В семье произойдет настоящий бунт, если он оставит дома хоть одного, а взять всех не представляется возможным. Он сможет провести в Советском Союзе не более 10 дней, так как конгресс все еще будет заседать.