Тысяча и один день Никиты Сергеевича

Однако в Пекине советское молчание восприняли крайне болезненно — там явно рассчитывали на поддержку. Молчания поэтому не получилось. Между КПСС и КПК начала разворачиваться полемика. Сначала из-за коммун, а потом и американский угол появился — Хрущева начали обвинять в послаблении империалистам США.

Поэтому и дня не прошло, как измученный американским вояжем Хрущев вылетел в Пекин. Тем более что и повод был серьезный — десятая годовщина победы китайской революции.

Но прием там оказался холодным — совсем не таким, как в Вашингтоне. Улицы были пусты. Не было привычной толпы людей, радостно машущих флажками. Никто не выкрикивал приветственных лозунгов. Население столицы даже как следует не предупредили о приезде высокого гостя.

Таким манером китайское руководство выразило свое неудовольствие шумной, «как балаган», поездкой Хрущева по Америке, в ходе которой произносились неуместные похвалы разрядке и разоружению, в то время как отношения Китая и США становились все более и более напряженными.

К тому же, буквально накануне, летом этого года, Хрущев дал болезненный отлуп ядерным амбициям Китая. В одностороннем порядке, как раздраженно говорили китайцы, он разорвал соглашение о поставке новой техники, необходимой для национальной обороны Китая. Более того, отказался передать Китаю образец атомной бомбы и технические данные для ее производства, в ядерных вопросах между Россией и Китаем тогда пролегала пропасть. Хрущев считал ядерную войну вселенской катастрофой. А для Мао она была лишь очередным необходимым шагом к установлению господства социализма во всем мире.

На Московском совещании представителей коммунистических и рабочих партий в 1957 году китайский лидер вел себя как оракул. У него было что-то с ногами, и поэтому во время приема в Георгиевском зале Кремля он сидел, а вокруг толпились руководители других коммунистических партий. Любимой темой у Мао была тогда третья мировая война, и он постоянно к ней возвращался, видимо считая ее абсолютной неизбежностью.

— Неру и я сам, — говорил Мао, — сейчас обсуждаем вопрос, как много людей исчезнет в атомной войне. Неру считает, что мы потеряем миллиард с половиной. А я говорю — миллиард с четвертью.

Пальмиро Тольятти спросил его:

— А что станет с Италией в результате такой войны? Мао задумчиво посмотрел на него и холодно ответил:

— А кто вам сказал, что Италия должна выжить? Останется триста миллионов китайцев, и их будет достаточно, чтобы продолжить человеческий род на Земле.

Неудивительно, что Хрущев решительно отказался помочь Китаю в производстве ядерного оружия. Несмотря на то, что просил о ней сам Мао. Хрущев был тверд, хотя Советский Союз к тому времени практически уже построил в Китае завод по производству плутония, — только лифты осталось поставить, как рассказывал В. С. Емельянов, один из руководителей советской ядерной программы.

Хрущев обещал только гарантировать Китаю полную поддержку Советского Союза в случае серьезного конфликта с США. Может быть, по этой причине нынешняя встреча Мао и Хрущева была краткой и пустой. От прежней сердечности не осталось и следа. Китайское руководство уклонялось от серьезных переговоров, ссылаясь на занятость. Что ж, Хрущев никому в друзья не навязывается, через два дня он был уже во Владивостоке, а потом в Москве. Где он с головой окунулся в дела: стал одного за другим вызывать министров, секретарей обкомов и председателей совнархозов. Это для него было более привычным, чем заниматься дипломатией.

Главной внешнеполитической заботой Хрущева после возвращения из Китая стала подготовка к встрече в верхах. Он знал, что дела в России сами собой не делаются, что нужно твердой, а порой и жесткой, рукой запускать маховик бюрократической машины.

По его указанию коллегия МИДа уже 9 октября 1959 года приняла решение составить план подготовки материалов к совещанию руководителей СССР, США, Англии и Франции по трем основным направлениям:

• вопросы, касающиеся Германии;

• всеобщее и полное разоружение и прекращение ядерных испытаний;

• европейская безопасность.

Как ни странно, за решение германского вопроса Хрущев тогда не беспокоился. Ему казалось, что в Кэмп-Дэвиде они с Эйзенхауэром в принципе договорились. А детали соглашения были более или менее подготовлены в ходе встречи министров иностранных дел в Женеве. Довести их до конца, считал он, большого труда не составит, это уже дело экспертов.

— Кто будет возражать против такого соглашения? — рассуждал он на заседании Президиума 15 октября. — Англичане? Макмиллан? Да они первые проголосуют «за». Знаю их. Сложнее будет с де Голлем. Он упрям и своенравен — помешался на величии Франции. Но если копать поглубже, то как раз по этой причине он и не заинтересован в усилении и объединении Германии. Поэтому, какие бы фортели ни выкидывал де Голль, в конце концов он пойдет на договоренность с нами по Германии вместе с Эйзенхауэром и Макмилланом.