Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

Мои катились слезы в день разлуки
Жемчужинами, и из них себе
Я дорогое ожерелье сделал.
Вожак верблюдов погонял их пеньем,
И я не находил здесь ни терпения,
Ни сил, ни сердца моего во мне,
Я попрощался с ними, дорогими,
И с горем я моим уединился,
И общество покинул навсегда,
И те места, что посещал когда-то.
Домой я возвратился (путь был дурен),
И мое сердце утешалось только
Надеждой на приезд сюда вторичный
И на свидание с тобой, отраду,
О друг мой, слушай ты слова любви!
Вот сохрани, что говорил бы я
И сердце бы твое не вспоминало.
Душа моя, когда уходишь ты
От них и от всех наслаждений жизни,
То не желай ты пережить того.

После этого он отправился в путь и, не отдыхая, ехал и день, и ночь, пока не приехал в Багдад, приют мира, не подозревая, что случилось в его отсутствие.

Войдя в дом, он пришел к матери, чтобы поздороваться с ней; но увидал, что все тело ее спало, остались одни кости вследствие постоянных слез и бессонницы, и она стала походить на зубочистку, так что не могла даже говорить. Гасан, отпустив верблюдов, подошел к ней и, увидав, в каком она находится положении, пошел по дому искать свою жену и детей, но не нашел и следа их. Он бросился в чулан и увидал, что он открыт, как открыт и сундук, и одежда из него вынута. Из этого он понял, что жена его получила одежду из перьев и улетела, взяв с собою и детей. После этого он вернулся к матери и, увидав, что она пришла в себя, спросив у нее о своей жене и детях, а она, заплакав, отвечала:

– О, сын мой, да утешит тебя Господь в их потере. Вот три их могилы.

Услыхав это, он громко крикнул и упал без чувств, и не приходил в себя с утра до полудня. Мать его пришла в страшное отчаяние, испугавшись за его жизнь. Очнувшись же, он закрыл лицо руками и заплакал; рвал на себе одежду и не находил места по всему дому. Затем заговорил так:

И до меня еще имелись люди,
Стонавшие от страшных мук разлуки,
Все мертвые и все живые люди
Терзались ужасом при отчужденье.
Но никогда подобного примера
Не видел и не слышал от других я,
Как та неистовая буря чувств,
Которая в моей груди бушует.

Сказав эти стихи, он взял меч, обнажил его и, подойдя к матери, сказал:

– Если ты не расскажешь мне по истинной правде все, как было, я срублю тебе голову, а потом убью себя.

– О, сын мой, не делай этого, – сказала она, – я все расскажу тебе. Вложи твой меч в ножны и садись, а я все расскажу тебе, как было.

И когда он спрятал меч и сел, то она рассказала ему все от начала до конца и прибавила:

– О, сын мой, если бы ты видел, как она плакала, когда просилась в баню. Так что я испугалась и думала, что она пожалуется тебе на меня, и ты разгневаешься за то, что я не пошла с ней. И если бы царица не рассердилась на меня и силою не отняла бы от меня ключа, я не отдала бы ей одежды, хотя бы пришлось умереть из-за этого. Но, сын мой, ведь ты сам знаешь, что с халифом тягаться нельзя. Когда же ей принесли одежду, то она взяла ее, рассмотрела всю, не попорчена ли, но нашла, что она вся цела. Обрадовавшись, она взяла детей, привязала их к себе и надела одежду, после того как царица одарила ее ради ее красоты вещами, которые сняла с себя. Надев на себя одежду из перьев, она встрепенулась и превратилась в птицу, и начала расхаживать по дворцу, а все смотрели на нее и любовались. Затем она поднялась на крышу и, посмотрев на меня, сказала: «Когда сын твой вернется, и разлука со мною покажется ему тяжкой, и он захочет увидаться со мною, и любовь и желание его станут нестерпимы, то пусть он идет на острова Вак-Вак». Вот что она сказала.

Гасан, выслушав свою мать, громко закричал и упал в обморок. Он до самого вечера лежал без чувств; а очнувшись, стал бить себя по лицу и кататься по полу, как змея. Мать, рыдая, просидела около него до полуночи; а он, придя в себя, горько заплакал и сказал следующее: