Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— О благословенная девушка, о ротик соловья, я хочу в доказательство моего удовольствия, чтобы ты высказала мне какое-нибудь свое желание. И клянусь заслугами моих славных и достопочтенных предков, я готов отдать тебе даже половину моего царства!

И Жемчужный Пучок отвечала, опустив глаза:

— Аллах да продлит жизнь нашего господина! Но я не желаю ничего, как только, чтобы продлилось благоволение эмира правоверных над головой моей сестры Миндальное Тесто!

И халиф сказал:

— Я хочу, Жемчужный Пучок, чтобы ты попросила у меня чего-нибудь иного!

Тогда она сказала:

— Если господин мой приказывает мне, я прошу отпустить меня на свободу и оставить мне вместо всего только мебель этой комнаты и все, что находится в этой комнате.

И халиф сказал ей:

— Ты владелица ее, о Жемчужный Пучок! И Миндальное Тесто отныне получает для своей комнаты лучший павильон моего дворца! И так как ты свободна, то можешь остаться здесь или уйти!

И, поднявшись, он вышел от своей фаворитки Миндальное Тесто, чтобы направиться к юной Венге, его последней фаворитке.

И вот лишь только вышел халиф, моя возлюбленная Жемчужный Пучок послала своего евнуха за носильщиками и перевозчиками и приказала перевезти ко мне всю мебель комнаты, и все занавеси, и сундуки, и ковры. И сундук, в котором я сидел, был вынесен первым на спине носильщика и прибыл беспрепятственно с помощью Аллаха в дом мой.

И вот на следующий день, о эмир правоверных, я сочетался браком с Жемчужным Пучком перед Аллахом в присутствии кади и свидетелей. Остальное же — таинство мусульманской веры.

И такова, о господин мой, история этой мебели, этих занавесей и этих одежд, помеченных именем славного твоего деда, халифа аль-Мутаваккиля Алаллаха! И я клянусь своей головой, что в этой истории я не прибавил ни слога и ни слога не убавил. И эмир правоверных есть источник всякой щедрости и всех благодеяний! — И, сказав это, Абул Гассан умолк.

И халиф аль-Мутазз Биллах воскликнул:

— Твой язык источает красноречие, о наш хозяин, и история твоя — удивительная история! И чтобы выказать тебе испытанное мною удовольствие, я прошу тебя, принеси мне калям и лист бумаги.

И когда Абул Гассан принес калям и лист бумаги, халиф вручил их рассказчику Ибн-Хамдуну и сказал ему:

— Пиши под мою диктовку! — И он продиктовал: — «Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного! Этим фирманом, подписанным моей рукою и скрепленным печатью, я освобождаю от налогов на всю жизнь верного моего подданного Абул Гассана Али ибн Ахмада аль-Хорасани. И я назначаю его первым моим придворным!» — И, скрепив фирман печатью, он передал его ему и прибавил: — И я желал бы видеть тебя во дворце верным моим застольником и другом!

И с тех пор Абул Гассан сделался неразлучным спутником халифа аль-Мутазза Биллаха. И жили они среди утех до самой неизбежной разлуки, которая заставляет переселяться в могилы даже живущих в самых прекрасных дворцах. Слава Всевышнему, живущему во дворце выше всех уровней!

И, рассказав эту историю, Шахерезада не пожелала прервать свое повествование в эту ночь, не начав историю о двух жизнях султана Махмуда.

И она сказала:

ДВЕ ЖИЗНИ СУЛТАНА МАХМУДА

Говорили мне, о царь благословенный, что султан Махмуд, один из самых мудрых и славных султанов Египта, уединялся в своем дворце, когда на него находили приступы беспричинной грусти и когда весь мир темнел в глазах его. И в эти минуты жизнь казалась ему сплошной пошлостью, лишенной всякого значения. И однако у него не было недостатка в предметах, составляющих счастье земного существа; ибо Аллах щедро наделил его здоровьем, молодостью, могуществом и славой и дал ему в качестве столицы его государства самый восхитительный из всех городов вселенной, где для увеселения души своей он мог наслаждаться красотой земли, неба и женщин, отливающих золотом, подобно водам Нила. Но все это исчезало из его глаз во время приступов его царственной грусти, и он завидовал тогда судьбе феллахов, согнутых над нивами, и кочевников, потерянных в безводных пустынях.

И вот однажды, когда, устремив взгляд в мрачную бездну сновидений, он находился в состоянии уныния более сильного, чем обыкновенно, отказываясь есть, пить и заниматься государственными делами и желая только одного — умереть, в комнату, где он лежал, обхватив голову руками, вошел великий визирь и после обычных приветствий сказал:

— О господин мой и повелитель, вот здесь, за дверью, ожидая аудиенции, находится какой-то старый шейх, пришедший из дальних стран, из глубины Магриба. И насколько я могу судить по моему разговору с ним и по тем немногим словам, которые я услышал из уст его, он, без всякого сомнения, самый удивительный ученый, самый необыкновенный врач и самый замечательный маг, который когда-либо жил среди людей. И так как я вижу моего государя в состоянии печали и уныния, я хотел бы, чтобы этот шейх получил позволение войти в надежде, что прибытие его может прогнать мысли, которые тяготеют над видениями султана нашего.