Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И султан Махмуд кивнул головой в знак согласия — и тотчас же великий визирь ввел в тронную залу иностранного шейха.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ДВАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Он тотчас же ввел в тронную залу иностранного шейха.

И в самом деле, вошедший человек был скорее тенью человека, чем живым существом среди других существ. И если бы можно было определить его возраст, то нужно было бы считать столетиями.

Вместо всякой одежды чудовищная борода прикрывала его величественную наготу, в то время как широкий пояс из гибкой кожи образовал гладкую полосу вокруг старой, затвердевшей кожи поясницы. И его можно было принять за одну из тех мумий, какие вырывают порою из гранитных гробниц египетские хлебопашцы, если бы на лице его, под страшными бровями, не горели два глаза, в которых ярко светилась душа.

И святой старец, не преклонившись перед султаном, сказал глухим голосом, в котором не было ничего земного:

— Мир с тобою, султан Махмуд! Я послан к тебе моими тремя братьями, сантонами[31] дальних стран. Я пришел, чтобы возвестить тебе милости Воздаятеля!

И, не делая никаких движений, он подошел к султану торжественной походкой и, взяв его за руку, заставил его подняться и последовать за собою к одному из окон тронной залы.

А в зале этой было четыре окна, и каждое из этих окон соответствовало известной астрономической линии.

И старый шейх сказал султану:

— Открой окно!

И султан повиновался, как ребенок, и открыл первое окно.

И старый шейх сказал ему только:

— Смотри!

И султан Махмуд посмотрел в окно и увидел огромное войско всадников, которые скакали во весь опор с обнаженными мечами с высот цитадели на горе Мокаттам[32]. И всадники первых рядов этого войска, прискакав к стенам дворца, соскочили с лошадей и стали взбираться на стены, испуская крики войны и смерти. И султан при виде этого понял, что его войска изменили ему и хотят низложить его. И, сильно изменившись в лице, он воскликнул:

— Нет Бога, кроме Аллаха! Вот час моего жребия!

Тогда шейх закрыл окно, но через мгновение снова открыл его.

И все войско исчезло. И одна только цитадель мирно возвышалась вдали, выделяясь своими минаретами на полдневном небе.

И шейх, не давая султану времени опомниться от глубокого волнения, подвел его ко второму окну, которое выходило на необъятный город, и сказал ему:

— Открой его и смотри!

И султан Махмуд открыл окно, и зрелище, которое представилось его глазам, заставило его отступить от ужаса. Четыреста минаретов, возвышавшихся над мечетями, купола мечетей, крыши дворцов и террасы, громоздившиеся одна над другой до самых пределов горизонта, — все это представляло дымящийся и пылающий костер, из которого с ужасающим воем вздымались в воздух черные туманы, затемнявшие глаз солнца. И дикий ветер кидал пламя и пепел к самому дворцу, который скоро очутился в море огня, и от этого моря отделяла его только живая сеть дворцовых садов. И султан, охваченный страшной печалью при виде гибели своего прекрасного города, опустил руки и воскликнул:

— Один Аллах велик! У каждой вещи своя судьба, как и у каждого создания! Завтра будет пустыня на пустыне среди безымянных равнин страны, которая была прекраснейшей из стран мира! Слава Единому Живущему!

И он стал оплакивать свой город и себя самого.

Шейх же поспешил закрыть окно, но через мгновение снова открыл его. И все следы пожара исчезли. И город Каир расстилался в своем нетронутом блеске, среди своих садов и пальм, в то время как четыреста голосов муэдзинов возвещали верующим час молитвы и сливались в одном возношении к Господину вселенной.

А шейх, отведя сейчас же султана от окна, подвел его к третьему окну, которое выходило на Нил, и велел ему открыть его. И султан Махмуд увидел выходящую из своих берегов реку, волны которой, нахлынув на город и быстро заливая даже самые возвышенные террасы, с яростью бились о стены дворца. И одна волна, сильнее предыдущих, одним ударом сломила на своем пути все препятствия и ворвалась в нижний этаж дворца. И здание, исчезая, как кусок сахара в воде, пошатнулось с одной стороны и готовилось уже рухнуть, когда шейх закрыл окно и потом опять открыл его. И чудная река по-прежнему величественно протекала мимо бесконечных полей медуницы, погрузившись в сон на ложе своем.