Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Такова история царя Даул Макана, сына царя Омара аль-Немана и брата принца Шаркана, — да будет над ними бесконечное милосердие Аллаха!

Но с того дня в оправдание пословицы, гласящей: «Тот, кто оставил потомство, не умирает!» — начались

ПРИКЛЮЧЕНИЯ МОЛОДОГО КАНМАКАНА, СЫНА ДАУЛ МАКАНА

ПРИКЛЮЧЕНИЯ МОЛОДОГО КАНМАКАНА, СЫНА ДАУЛ МАКАНА

Действительно, что касается молодого Канмакана и двоюродной сестры его Кудаи Фаркан, то как стали они прекрасны! По мере того как они подрастали, гармоничность их черт становилась утонченнее, а совершенства их развернулись во всей своей полноте; и поистине, их можно было сравнить с двумя ветвями, отягченными плодами, или с двумя великолепными лунами. А если говорить о каждом из них в отдельности, то следует сказать, что Кудая Фаркан обладала всем, что может свести с ума: в своем царственном уединении, вдали от всех взоров она приобрела изумительную белизну, стан ее сделался настолько тонок, насколько следовало, а держалась она так же прямо, как буква «алеф»; бедра ее были божественны своею пышностью; а вкус слюны… О молоко! О вина! О сладости! Что вы в сравнении с нею?! А чтобы сказать слово о ее губках цвета гранатов, о вы, прелести спелых плодов, заговорите! Но что касается щек ее, — сами розы признали их превосходство.

А потому так справедливы слова о ней поэта:

Возрадуйся, о сердце, и танцуй!
Вы, очи, поглядите, — вот она!
Та самая, что создал сам Господь.
Ее зрачки бросают вызов ночи,
Пронзая сердце мне вернее, чем кинжал
Иль меч в руке эмира правоверных
На поле битвы. А эти губы!
Когда целую, в них капающий сок
Лозы, созревшей перед тяжким прессом.
А волосы ее! Колышутся плакучею листвой,
Подобно кроне пальм, подвластных ветру!

Такова была молодая принцесса Кудая Фаркан, дочь Нозхату. Что же касается ее двоюродного брата, молодого Канмакана, то это было совсем другое дело. Телесные упражнения, охота, верховая езда, бой на копьях и дротиках, метание стрел и скачки придали гибкость его телу и закалили его душу; и он сделался лучшим всадником мусульманских стран и самым храбрым из воинов городов и племен. И вместе с тем цвет кожи его остался таким же свежим, как у девушки, а лицо его было прекраснее роз и нарциссов; и как сказал о нем поэт:

Почти дитя он, но, как легкий шелк,
Пушок окутал нежный подбородок,
Чтобы с годами, словно черный бархат,
Его ланиты резко оттенить.
Перед глазами всех людей плененных
Он гарцевал, как молодой олень,
Что следует за матерью степенной.
Все, кто за ним внимательно следил,
Пленялися румянцем нежных щек,
Окрашенных столь благородной кровью,
Как благовонный мед его слюны.
Но я, что жизнь всю положил безмолвно
На обожанье прелестей его, —
Зеленым цветом его шальвар широких
Я восхищен был более всего!

Но следует сказать, что уже в течение некоторого времени старший придворный, опекун Канмакана, несмотря на все наставления супруги своей Нозхату и все благодеяния, которыми он был осыпан отцом Канмакана, закончил тем, что захватил всю власть в свои руки и даже велел части народа и войска провозгласить себя преемником Даул Макана. Что же касается другой части народа и войска, то она осталась верна потомку Омара аль-Немана и руководилась в том старым визирем Данданом. Но под угрозами старшего придворного визирь Дандан удалился наконец из Багдада и поселился в соседнем городе в ожидании поворота судьбы в пользу сироты, права которого были нарушены.

Поэтому старший придворный, не боясь уже никого, заставил Канмакана и его мать запереться в их покоях и запретил даже дочери своей Кудае Фаркан видеться отныне с сыном Даул Макана. И таким образом, мать и сын жили вдали от людей в ожидании того времени, когда Аллаху будет угодно возвратить кому следует законные права.

Однако, несмотря на бдительность старшего придворного, Канмакану удавалось порой видеть двоюродную сестру свою Ку-даю Фаркан и говорить с нею, но только украдкой. И вот однажды, когда видеться с нею было невозможно, а любовь терзала его сердце сильнее, чем обыкновенно, он взял лист бумаги и написал своей подруге такие страстные стихи: