Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Любовная нас связывает клятва, —
Вот почему так безопасно мог
Я в племени родном ее оставить!
Богаче всех мое родное племя
Красавицами с черными очами
И быстрыми конями. Это племя —
Бану Тамим![110]

Теплый ветерокЛетит оттуда, душу опьяняя
И мир вливая в существо мое.
Скажи же мне, невольница Саада,
На чьей ноге сребристый колокольчик
Звенит так нежно, помнит ли она
Всю силу клятв, что говорит она?
О мякоть сердца, ядовитым жалом
Тебя пронзает скорпион тоски!
Приди, мой друг! Противоядьем нежным
Душистых уст и сладостной слюны
И свежестью твоею излечусь я!

Когда Канмакан вторично услышал эту песнь невидимого певца, он еще раз попытался разглядеть что-нибудь в темноте; но так как и на этот раз он ничего не увидел, то взобрался на верхушку одной из скал и закричал всеми силами своего голоса…

Но тут Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

СТО СОРОКОВАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Вторично услышав эту песнь невидимого певца, Канмакан еще раз попытался разглядеть что-нибудь в темноте; но так как и на этот раз он ничего не увидел, то взобрался на верхушку одной из скал и закричал всеми силами своего голоса:

— О прохожий, поющий во тьме ночи! Подойди ко мне, сделай милость, расскажи мне о себе, твоя судьба, наверное, похожа на мою! И мы попытаемся развлечь друг друга!

Потом он умолк.

Несколько секунд спустя голос певшего ответил:

— О ты, зовущий меня, кто же ты такой? Человек ли ты или дух подземный? Если ты дух, иди своим путем! Но если ты человек, жди здесь рассвета! Потому что ночь полна ловушек и предательства!

Услышав такие слова, Канмакан сказал себе: «Наверное, это человеческий голос, и судьба этого человека по какой-то непонятной случайности должна быть сходна с моею».

И продолжал он стоять неподвижно до наступления утра. И тогда увидел он между деревьями человека в одежде бедуина пустынь, высокого ростом и вооруженного мечом и щитом; он встал и поклонился ему; бедуин ответил поклоном на его поклон и после обычного обмена приветствиями спросил, удивляясь его молодым летам:

— О незнакомец, кто же ты? Какому племени принадлежишь ты? И кто из арабов твои родственники? Поистине, ты так молод, что в этом возрасте не странствуют без провожатых ночью и в таком крае, где кишат вооруженные шайки. Расскажи же мне о себе.

Канмакан сказал на это:

— Моим дедом был царь Омар аль-Неман, отцом — царь Даул Макан, сам же я Канмакан, сгорающий любовью к благородной сестре своей Кудае Фаркан.

Тогда бедуин сказал ему:

— Но почему же, будучи царем и сыном царей, ты одет как бедняк и путешествуешь без достойного твоего звания конвоя?

Он же ответил:

— Отныне я сам служу себе конвоем и начну с того, что тебя первого попрошу присоединиться к нему!

При этих словах бедуин рассмеялся и сказал ему:

— Ты говоришь, о юноша, как будто ты уже настоящий воин или герой, прославившийся в двадцати битвах. Но чтобы доказать тебе, как недостаточны твои силы, я сейчас же схвачу тебя и обращу в своего слугу и раба. И тогда, если действительно родные твои — цари, у них хватит богатства, для того чтобы тебя выкупить.

При этих словах Канмакан преисполнился гнева и сказал бедуину:

— Клянусь Аллахом, никто, кроме меня, не будет платить за меня выкупа! Берегись, о бедуин! Слыша твои стихи, я думал, что ты человек благовоспитанный.

И Канмакан бросился на бедуина, который стоял улыбаясь и полагал, что ему ничего не будет стоить справиться с этим ребенком.

Но как он ошибался! В схватке с бедуином Канмакан уперся в землю ногами, которые были более тверды, чем горы, и более прямы, чем минареты. Потом, утвердившись, он сжал бедуина руками так, что у того затрещали кости и сжались внутренности. И вдруг поднял его и большими шагами пошел к реке. Тогда бедуин, еще не оправившийся от изумления при виде такой силы у этого ребенка, закричал:

— Что же ты хочешь сделать, неся меня к воде потока?

А Канмакан отвечал:

— Я брошу тебя в реку, и она унесет тебя в Тигр, Тигр унесет тебя до Нахр-Исы[111], Нахр-Иса понесет тебя до Евфрата, а Евфрат донесет тебя до твоего племени! И тогда твои соплеменники будут судить о твой доблести и о твоем геройстве, о бедуин!

Тогда ввиду неминуемой опасности в ту минуту, как Канмакан поднял его повыше в воздухе, чтобы швырнуть в реку, бедуин воскликнул:

— О юный герой, заклинаю тебя глазами возлюбленной твоей Кудаи Фаркан, пощади мою жизнь! И отныне я буду покорнейшим из твоих рабов!

И тотчас же Канмакан быстро отступил и осторожно положил его на землю, говоря:

— Ты обезоружил меня этим заклинанием!