Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Видно, мне на роду написано переходить от одного Двустороннего к другому. Однако, о гибкая Зобейда, продолжай, пожалуйста! Ты сказала, что старый кади, этот прекрасный человек, безумно любит маленьких мальчиков. Однако не надо мне советовать продавать ему свой товар.

Она же сказала:

— Нет, не буду, но вот увидишь, что произойдет. Когда кади скажет тебе: «Ты должен заплатить десять тысяч динариев», ты лишь посмотришь на него определенным образом и начнешь тихонько двигать бедрами, не слишком сильно, но тем не менее так, чтобы разжечь его страсть. И тогда он наверное даст тебе отсрочку, чтобы ты смог уплатить этот долг. А пока да поможет нам Аллах!

Выслушав эти слова, Родимое Пятнышко подумал с минуту и сказал:

— Это можно.

И в ту же минуту невольница за занавесом подала голос и сказала:

— Госпожа моя Зобейда, твой отец здесь, и он ждет господина твоего!

Тогда Родимое Пятнышко встал, наскоро оделся и поспешил выйти к отцу Зобейды. И оба они, вместе с первым мужем, присоединившимся к ним на улице, отправились к кади.

И предположение Зобейды оправдалось в точности. Но нужно также сказать, что Родимое Пятнышко тщательно следовал драгоценным указаниям, которыми она его снабдила. И кади был совершенно повержен взглядами, которые бросал в его сторону Родимое Пятнышко. И он не только согласился на трехдневную отсрочку, о которой скромно просил юноша, но заключил свою речь следующим приговором:

— Законы шариата[72] и наше судопроизводство не признают принудительного развода. И наши четыре правоверных обряда — подтверждение этому. С другой стороны, этот человек, сделавшийся мужем совершенно законно, пользуется отсрочкой ввиду его положения в качестве иностранца. И потому мы даем ему десятидневную отсрочку, чтобы он мог уплатить долг свой.

Тогда Родимое Пятнышко почтительно поцеловал руку кади, который думал в глубине души: «Клянусь Аллахом, этот прекрасный юноша вполне стоит десяти тысяч динариев, и я бы с удовольствием собственноручно вручил их ему».

Затем Родимое Пятнышко весьма приветливо распрощался с кади и поспешил к супруге своей, нежной Зобейде.

На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДВЕСТИ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Далее Родимое Пятнышко весьма приветливо распрощался и поспешил к супруге своей, нежной Зобейде.

Зобейда встретила Родимое Пятнышко с сияющим радостью лицом, поздравила его с достигнутым успехом и дала ему сто динариев с целью устроить для них двоих пир, который продолжался бы всю ночь. И Родимое Пятнышко тотчас велел приготовить упомянутый пир на деньги своей супруги. И оба они принялись есть и пить до насыщения. И тогда, счастливые до крайних пределов счастья, они долго совокуплялись в объятиях друг друга. Затем, желая сделать перерыв, они спустились в приемный зал, зажгли все светильники и устроили вдвоем такой концерт, что, слушая их, скалы пустились бы в пляс и птицы задержали бы свой полет в глубине небес.

И потому нет ничего удивительного, что внезапно раздался стук в наружную дверь дома. Зобейда, которая услышала его первая, сказала Родимому Пятнышку:

— Поди-ка посмотри, кто это стучит в дверь.

И Родимое Пятнышко тотчас пошел отворять.

Между тем в эту ночь халиф Гарун аль-Рашид, почувствовав какое-то стеснение в груди, сказал визирю своему Джафару, меченосцу Масруру и любимому поэту своему, сладостному Абу Нувасу[73]:

— Я чувствую некоторое стеснение в груди. Пойдемте немного прогуляемся по улицам Багдада, чтобы найти, чем развлечься, и облегчить сердце!

И все четверо оделись персидскими дервишами и отправились бродить по улицам Багдада в надежде на какое-нибудь забавное приключение. И таким образом подошли они к дому Зобейды и, услышав пение и игру на музыкальных инструментах, согласно обычаю дервишей постучали в дверь без малейшего стеснения.

Когда Родимое Пятнышко увидел дервишей, то, зная долг гостеприимства и находясь, сверх того, в самом прекрасном расположении духа, принял их весьма радушно, ввел в прихожую и принес им поесть. Но они отказались от еды, говоря:

— Во имя Аллаха! Утонченный дух не нуждается в пище, чтобы услаждать чувства свои, но лишь в гармонии. А между тем мы убеждаемся, что созвучия, слышимые нами с улицы, замолкли, когда мы вошли. Не настоящая ли певица так чудесно пела здесь?

Родимое Пятнышко ответил:

— О нет, господа мои! Это пела моя супруга.

И он рассказал свою историю от начала и до конца, не пропуская ни одной подробности. Но нет никакой нужды повторять ее теперь.

Тогда начальник братства дервишей, которым был сам халиф, сказал Родимому Пятнышку, которого он находил привлекательным в высшей мере и к которому почувствовал внезапное расположение: