Читаем Тысяча и одна ночь. В 12 томах полностью

— Нет, клянусь Аллахом! Это принадлежит брату вашему Джу-дару! Он привез это из страны магрибинцев!

А они закричали ей:

— Ты лжешь! Это собственность нашего отца! И мы имеем право распорядиться ею по нашему желанию!

И сейчас же приступили они к дележу. Но никак не могли и решить, кому достанется волшебный мешок.

Салем говорил:

— Я беру его себе.

А Салим говорил:

— Нет, он мой.

И начался между ними спор и раздор.

Тогда мать сказала им:

— О дети мои, вы поделили между собою мешок с золотом и драгоценностями; но этот мешок ни разрезать, ни разделить нельзя, так как он потерял бы в таком случае свои волшебные свойства. Оставьте его лучше мне; я же каждый день буду извлекать из него те блюда, какие вы пожелаете, и столько раз, сколько вы пожелаете. А что касается меня, то даю себе слово довольствоваться куском хлеба и тем, что вы мне оставите. Если же вы захотите дать мне, сверх того, и необходимую одежду, то это будет с вашей стороны уже великодушием, а не обязанностью. Таким образом, каждый из вас может заняться какой хочет торговлей. Я не забываю, что вы дети мои и что я мать ваша. Будем жить в мире и согласии, для того чтобы по возвращении брата вашего вам не пришлось бы стыдиться перед ним и укорять себя за свои поступки.

Но они не захотели слушать ее совета и всю ночь спорили, ссорились и так громко кричали, что царский стрелок, бывший в гостях в соседнем доме, услышал все, что они говорили, и понял во всех подробностях причину раздора. На другой же день он поспешил во дворец и попросил аудиенции у египетского царя, которого звали Шамс аль-Даула[70], и рассказал ему все, что слышал. Царь сейчас же велел позвать обоих братьев Джудара, и пытали их до тех пор, пока они не сознались во всем. Тогда царь отобрал у них оба мешка, а их самих велел заключить в темницу. Затем велел царь выдавать матери Джудара пенсию, которая была достаточна для удовлетворения насущных потребностей.

Вот все, что было с ними.

Что касается Джудара, то он уже целый год был невольником на корабле главного капитана Суэцкого моря, когда поднялась однажды страшная буря, сорвала снасти, бросила корабль на скалистый берег и разбила его в щепы. Все утонули, кроме Джудара, которому удалось доплыть до берега.

Он проник в тот край и дошел до табора бедуинов-кочевников, которые стали спрашивать о его ремесле и осведомлялись о том, не моряк ли он. И рассказал он им, что он действительно был моряком на потерпевшем крушение корабле; и передал он им разные подробности о жизни своей.

А в таборе находился заезжий купец родом из Джедды[71]; его тронула участь Джудара, и он сказал ему:

— Не хочешь ли поступить ко мне на службу, о египтянин? Я же доставлю тебе одежду и увезу с собою в Джедду!

И Джудар согласился и уехал с ним, и прибыли они в Джедду, где купец выказал большую щедрость и осыпал его благодеяниями. Некоторое время спустя купец отправился паломником в Мекку и также взял его с собой.

Когда прибыли они в Мекку…

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА ВОСЬМИДЕСЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И когда прибыли они в Мекку, Джудар поспешил примкнуть к шествию вокруг священных стен Каабы, чтобы совершить семь обрядовых кругов, и вдруг среди паломников увидел друга своего, ма-грибинца, шейха Абд аль-Самада, также желавшего исполнить этот обряд. И магрибинец, со своей стороны, заметил его, братски поприветствовал и спросил, как ему живется. Тогда Джудар заплакал. Магрибинец же взял его за руку и повел в дом, где сам остановился, осыпал его щедротами, надел на него невиданное по своему великолепию одеяние и сказал ему:

— Знай, о Джудар, что с твоими братьями случилось то-то и то-то и что в настоящее время они заключены в темницу египетского царя. Но ты желанный гость в моем доме и останешься в нем до окончания предписанных обрядов. И увидишь, что отныне все будет хорошо.

Джудар ответил ему:

— Позволь мне, о господин мой, пойти к тому купцу, который привез меня сюда, спросить, не прикажет ли он чего, и проститься с ним. Я вернусь и останусь с тобой.

Тот спросил у него:

— Не должник ли ты его?

Джудар ответил:

— Нет.

Магрибинец же сказал:

— Иди же без промедления к нему, спроси о его приказаниях и простись с ним; ты ел хлеб его, а это обязывает честных людей.

И пошел Джудар к своему господину, купцу из Джедды, спросил, не желает ли он приказать ему что-нибудь, и сказал:

— Я только что встретил друга, который для меня дороже брата.

Купец ответил:

— Иди за ним и приведи его сюда, и мы зададим пир в его честь.

Джудар сказал:

— Клянусь Аллахом! Ему не нужны пиры! Он сын роскоши, и у него великое множество слуг!

Тогда купец дал ему двадцать динаров, говоря:

— Возьми их и очисти мою совесть и ответственность.

Джудар же ответил:

— Да вознаградит тебя Аллах за все, чем я тебе обязан!

Перейти на страницу:

Все книги серии Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Похожие книги

Манъёсю
Манъёсю

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

Антология , Поэтическая антология

Древневосточная литература / Древние книги
Пять поэм
Пять поэм

За последние тридцать лет жизни Низами создал пять больших поэм («Пятерица»), общим объемом около шестидесяти тысяч строк (тридцать тысяч бейтов). В настоящем издании поэмы представлены сокращенными поэтическими переводами с изложением содержания пропущенных глав, снабжены комментариями.«Сокровищница тайн» написана между 1173 и 1180 годом, «Хорсов и Ширин» закончена в 1181 году, «Лейли и Меджнун» — в 1188 году. Эти три поэмы относятся к периодам молодости и зрелости поэта. Жалобы на старость и болезни появляются в поэме «Семь красавиц», завершенной в 1197 году, когда Низами было около шестидесяти лет. В законченной около 1203 года «Искандер-наме» заметны следы торопливости, вызванной, надо думать, предчувствием близкой смерти.Создание такого «поэтического гиганта», как «Пятерица» — поэтический подвиг Низами.Перевод с фарси К. Липскерова, С. Ширвинского, П. Антокольского, В. Державина.Вступительная статья и примечания А. Бертельса.Иллюстрации: Султан Мухаммеда, Ага Мирека, Мирза Али, Мир Сеид Али, Мир Мусаввира и Музаффар Али.

Гянджеви Низами , Низами Гянджеви

Древневосточная литература / Мифы. Легенды. Эпос / Древние книги